Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот... бля... во всем мире... солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! хули вы передали? это перечница..."       А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыре...       Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.       А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.       А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.       А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."       (с) Е. Шестаков
    Открывайте осторожно, тут спойлеры. Не так, чтобы уж очень много, но есть.Значит, впечатления от Гражданки.     Краткое смешное резюме:     ТЫК1. Баки – няша.     2. Тони – жуткий травматик. (И божи-можи, как же играет Роберт! Неудивительно, что Эванс ему такие дифирамбы поёт...)     3. Политики – дерьмо. ПОГОЛОВНО.     4. Твоюжемать, негры опять всю дорогу хорошие! (Извините, личный пунктик ).     5. ГДЕблядьФЬЮРИ?!!!         Ну, а теперь серьёзно, поподробней и с философией.     Вообще, сценарий недотянут. На троечку он, максимум. И будь это кино банальным боевичком-махаловым, то всё было бы отлично (видали мы сценарии и похуже). Но это, ребята, про Мстителей, так что не обессудьте. Сценаристу я бы Оскара не дала... (А вот Дауни дала бы!!! ) Создатели явно очень хотели впихнуть в фильм много идей. Идей хороших, правильных (это они молодцы), но им надо было их все как-то органично умостить, да ещё соединить с крутым экшеном... И они наверное старались, но получилось грубо. Грубо настолько, что боюсь, масса людей воспримет этот фильм как очередную др-р-р-раму про мстю с беготнёй и стрельбою.     И это очень обидно, потому что идеи-то там и впрямь хороши и вечны. И очень актуальны.     Первая идея. Страх слабых перед сильными. И обезьянья реакция слабых – попытка уничтожить силу. Или взять её под контроль. Как лилипуты Гулливера – связать тонкими ниточками, опутать, поработить, и подчинив себе эту гигантскую мощь, использовать её в своих лилипутских целях. Вот и тут попытались, используя наглый и неприкрытый эмоциональный шантаж. Мстителей обвинили в гибели гражданских. Поразительно! Обвинили не мерзавцев, которые развязали террор, а тех, кто пытался этот террор остановить. Нью-Йорк. Скажите, Мстители были виноваты или всё-таки Локи? Крах проекта Озарение – Мстители были виноваты? Или Гидра? Заковия – были? (Ну, в последнем опосредованно виноват Старк, но всё же о-о-о-очень опосредованно). Нормальный человек на такое не повёлся бы ни за что! (Вот Стив, кстати, и не повёлся, у него очень крепкая психика и здравый смысл.) Но все остальные оказались в той или иной степени травматиками, испытывающими чувство вины за сопутствующий ущерб. Боже, да всей этой команде надо галопом бежать к психологам и не вылезать оттуда, пока им не объяснят, что они – люди. Люди, а не боги!     Ну, а больше всех проняло Тони. Но об этом чуть ниже.     И вот политики шантажируют и грозят, и стараются посадить Гулливера на свой лилипутский поводок. И тут встаёт во весь рост та самая вечная и вечно новая, и всегда актуальная идея: свобода всегда противоречит безопасности! Да, нам хочется иметь всё вместе, но так не бывает. Напомню вам слова Франклина «Если человек жертвует свободой во имя безопасности, он не получает ни свободы, ни безопасности». Да, слабым страшно. Но это не повод ограничивать силу! Это повод стать сильнее самим!     Так что, зная об этом конфликте изначально, я сразу приняла сторону кэпа, как бы не болела моя душа о Тони. Стив тоже знал эту нехитрую истину (об этом нам не сказали прямо, всё свели почему-то к проблемам лично Мстителей – это огромный минус сценаристам). Но я очень рада, что сценаристы, хотя и не заострили внимание на этой проблеме, всё же позволили выиграть в конфликте кэпу. Значит в мире ещё не всё потеряно, несмотря на постоянно нагнетаемую истерию вокруг безопасности, которая всё нарастает и нарастает и грозит опрокинуть свободу людей. Если такое случится – будет страшно. (И учтите, я тут отнюдь не Россию имею в виду...)     Идея номер два. (Вот чёрт, не знаю, как сформулировать её по-другому, об этой идее я писала несколько лет назад один фик, и выложилась абсолютно так, что.... Процитирую оттуда, что ж поделать. Простите за это, бога ради!)
    «...нет, этот враг страшнее.     Ненависть тех, кто мстит бывшим противникам за свой страх и боль, неумение любить и прощать, нежелание увидеть в другом человека. Вот он, этот проклятый маятник зла во всей своей красе.     И совсем неважно, чья сторона побеждает в данный момент, – пока победа несёт с собой унижение побеждённых, тьма будет торжествовать. Ненависть растоптанных – страшный яд. Вседозволенность победителей – тоже.»
    И вот тут и находится тот основной конфликт, который расколол команду: Тони не может простить ни себе, ни другим. А Стив – может. И тут он опять прав, потому что кто-то должен остановится первым. Конечно, можно сказать, что Стиву легче, потому что не его же родителей убили! Но Тони посадил его команду, чуть не убил друга, который в общем-то и виноват по большому счёту не был, но Стив... даже не могу сказать что простил. Просто не стал держать зла, отбросил обиду в ту же секунду. А ведь он мог бы встать в позу – плохой Тони нас предал! Не встал.     И это очень хорошо.     Вот за эти две идеи, пусть и не очень хорошо выраженные, я прощу фильму все грубые повороты сюжета, всю топорность, нелепость поведения персонажей (хотя создатели извинили их еще и жесточайшим цейтнотом)))))).     Что ещё понравилось?     Мудрость Стива, который не только понял скрытую суть Тони, но и показал ему положительный полюс его личности. Потому что мало кто из нас догадывался, но под маской плейбоя в Тони живёт одинокий, отчаянно жаждущий семьи человек. Тони нуждается в любви, как растение в воде, нуждается в принятии, в доброй семье. Потому он и на отца сердился, что тому не семьи было, потому и за Пеппер цепляется так судорожно, потому и так невыносимо остро реагирует на потери – все погибшие часть чьей-то семьи... А Стив ему просто сказал «Твоя семья – мы». Он показал ему выход из застарелого стресса, объяснил, что Тони легко может получить то, что ему так нужно – только руку протяни.     И он протянет. Ох, протянет! Жду – не дождусь продолжения. (И в скобках, представляю, как наш брат фикрайтер теперь разгуляется! )     Ещё понравился Баки. Он тут натуральная такая няша. И вовсе не вызывающий жалость бедолажка, а нормальный парень, без особых глубинных терзаний, но вполне себе хороший и честный.     Понравился Вижен. Очень интересный персонаж! Кстати, он мне и чисто по-женски нравится. Надеюсь, его разовьют, как следует. Осознание собственного несовершенства – трудный процесс, так что тут можно ждать всяких выходок и закидонов.     Шерон симпатичная, но моё сердце принадлежит Тони, так что увы, блондинка пролетела. (И не тяни губки к Стиву, кикимора!) Кстати, паучок тоже – увы. Не люблю грубо прилепленные хохмы, и подростков, которым по приколу всё громить.     Тчала – прямолинейный бедуин. Он и Баки будет охранять с такой же прямолинейностью. Да-да, фики буду читать с удовольствием!     И внезапно ОЧЕНЬ понравился персонаж Мартина Фримена! Какой он яркий получился, а ведь у него всего-то два крохотных эпизода. Он тут – ещё один политик, этакий лилипутик, которому внезапно дали самостоятельно поиграть большими игрушками. И он играет и неприкрыто тащится от этого, наивно принимая масштаб игрушек за свой масштаб.     А теперь о главном, покорившем необычайно. Собственно, о самом Тони. Говорила и повторю – Дауни достоин Оскара за эту работу, и будут они сволочами, если не дадут. Он настолько сложен и целен одновременно, настолько глубок, ярок, искренен! Мощный характер с надломом, он так играет, что когда он в кадре, нахрен вообще забываешь, что это кино! Роберт царит. Властвует. Он, и правда, стихия! Он – прожектор, маяк. Он настолько живой и естественный, что достаточно одного воспоминания – а уже слёзы на глаза наворачиваются. Я вообще не понимаю, как можно так сыграть, чтобы в одном персонаже сочеталась невероятная доброта, невыносимая жестокость, и мольба, и высокомерие, и ложь, и искренность. Ведь даже тот его показ сцены с родителями (в ином случае за это сценаристам голову оторвать надо, до того недостоверна эта сцена), но Роберт и её вытянул! В его исполнении это такой пронзительный вопль о помощи, что удивительно, как там стены не рухнули... Но этот вопль никто не слышит... Все тупо радуются своим лилипутским грантам, своим проектам, деньгам... А он – на вершине, в пустоте и холоде. И он – один. Никому до него нет дела.     Простите, была несдержана.     А теперь пойду почитаю отзывы других людей.            
Мне в этом году опять ехать к мужу. Значит нужно опять куда-то деть Сашку. С собой не возьмёшь, нереально. Раньше мама смотрела, а теперь... В том году отправила его в лагерь, всех предупредила, оставила свои координаты. По возвращении обнаружила ребенка в больнице. Стала спрашивать и поняла - они своей вопиющей некомпетентностью сделали всё, чтобы ребёнок переболел как можно тяжелее. В лагерь - страшно... Надеялась, может родственники мои возьмут. Они под Киевом живут, у них дом большой, свои дети, чуть постарше Саньки. Я у них сама летом отдыхала подолгу, там хорошо - маленький город, речка... Радовалась - вот бы к ним съездить, в Киеве хоть побываю. Соскучилась. Но нет. Отказали. Никому не нужны чужие дети.
    Кэпостарковский кинк-фест - это такая трава, что не упороться невозможно. А если ты и до этого был упорот, то вообще тушите свет.     В общем, я на него набрела, и в одной отдельно взятой голове случился локальный катаклизм. За десять дней я написала четыре текста. Четыре, Карл!!! Это при том, что я и один порой пишу недели две-три... А тут - как из пулемёта.     Просто заявки офигенно хорошие. Нет, фесте были и просто постельные кинки, но и сюжетных заявок хватало, а я это о-о-о-очень люблю!!! ~Морфея~, JoeEva, спасибо, что накурили!
    1. Тони\Стив. Дайте Тони топа. да пожестче!Тони\Стив. Дайте Тони топа. да пожестче!     Стёб, крэк и абсолютное безобразие. Трава дымится, автор безумен, можете травить дустом. На фесте текст выложен здесь.
    Тони жил на свете уже достаточно долго и привык к тому, что жизнь удивляла его крайне редко. Циничный и трезвый взгляд на вещи, умение первым ломать границы и вводить невозможное в ранг обыденного изрядно этому способствовали.     Но жизненный опыт также говорил, что события остаются предсказуемыми в обычной ситуации, а если рядом с тобой вдруг объявляется ходячая аномалия – жди опасностей, ужасностей и прочих неприятностей.     И удивления горстями.     Роджерс как раз был из разряда аномалий. Этот до жути правильный зануда каким-то образом постоянно проламывал грани реальности, и всё вокруг шло кувырком. Тони и сам был не дурак ломать, но к тому, что это делает кто-то другой, он не привык. И если сначала ему это было забавно и интересно, то потом эти бесконечные русские горки изрядно поднадоели.     Одна беда – действовали они как наркотик. И отвязаться было – никак.     Таким образом милая, добрая и всё и понимающая Пеппер была поставлена перед необходимостью понять ещё один нехитрый факт – Тони Старк влюбился в Капитана Америку.     Он и сам был в ужасе от такого выверта, но реальность в очередной раз взбрыкнула, и вариантов у него осталось только два – либо удержаться в седле и продолжать скакать по ухабам, либо спрыгивать.     Нетрудно догадаться, что он выбрал.     Получив благословение Пеп, сдобренное запахом валерьянки и взглядом, полным ужаса, Тони отправился совершать свой подвиг. Он был готов брать упрямца измором, осадой, массированным атаками, хитрыми подкопами и прочей приключенческо-романтической белибердой, но чёртов Роджерс опрокинул все его понятия о мире ещё раз и сдался без боя.     Наивно так сдался – распахнул глаза, словно девочка-ромашка, порозовел и разве что лепетать не начал.     От сочетания такого поведения и внешности несгибаемого амбала мозг вынесло напрочь. Так что Тони недолго думая воспользовался правом победителя и галантно пригласил свою добычу в постель.     И вот тут его ждал ещё один сюрприз.     Нехилый такой сюрпризище, от которого дипломированный герой-любовник впал в ступор.     Оказывается, на свете бывают фригидные мужчины.     Нет, кэп не прятался от него по тёмным углам, не отбивался. И слава богу, потому что без костюма он сделал бы Тони одной левой. Но лежал в кровати бревно бревном и на все нежные ласки партнёра только ресницами махал. Это было, конечно, мило и трогательно, но как-то маловато.     На все заботливые вопросы, какого, собственно, хрена, кэп только смущался и норовил забиться под матрас. Выуживать его оттуда было тем ещё геморроем, так что первую «брачную» ночь Тони закончил запыхавшимся и измотанным, вот только совсем не тем, чем бы ему хотелось.     В дальнейшем квест повторился, так что все надежды на то, что мистер «Я родился сто лет назад» попривыкнет и станет более отзывчивым, увяли на корню.     Лучше бы у него член увял.     Хотя нет. Не надо.     Главное, днём во время службы кэп был как кэп – командовал, рулил, гонял людей, был самим собой, но стоило только перевести общение в горизонтальную плоскость, его как подменяли.     Тони пытался заходить с флангов, был добрым, понимающим, даже устроил этому балбесу романтический ужин при свечах... Эффекта это не дало. А от ужина его ромашка-незабудка вообще оцепенела прямо за столом, так что о постели Тони в тот раз и не заикнулся.     И... ну... В общем, не железный же он?     То есть, конечно, железный, но не в этом смысле.     Он вспылил. Наговорил гадостей, спросил, на кой чёрт им такие отношения?     Стив его выслушал.     И смылся из башни.     Как говорится, ушёл без шапки в ночь холодную.     Что хорошего в характере Тони, так это то, что он – отходчивый. Вот разозлит его какой-нибудь злодей, он костюм нацепит, голову злодею открутит, а после сразу же его простит.     Так что хватило его сердитости ненадолго, минут на пятнадцать, и мысли «Ну и катись колбаской» быстренько сменились на «Где его черти носят?» Он набрал кэпов мобильник и немедленно обнаружил, что кэп оставил его в своей комнате. И вот тут уже задёргался всерьёз.     Нет слов, бояться за самого лучшего бойца в мире, гуляющего по ночному Нью-Йорку, было как-то глупо, но любовь, как известно, отшибает соображалку напрочь. Так что Тони напряг Джарвиса, а тот – все камеры наблюдения в городе... и кэп обнаружился у входа в Центральный парк.     И тут бы ему плюнуть и отправиться спать... Но вдруг где-нибудь там под кустом притаилась коварная Гидра?     Костюм он напяливать не стал, это всё-таки был бы перебор. Пошёл так.     Унылый кэп сидел на пустой лавочке и выглядел так одиноко и бесприютно, что немедленно захотелось погладить его по головке, дать молочка... Тьфу ты, какая пошлость...     «Прости меня, пожалуйста, я больше не буду» внезапно застряло в глотке – рядом с кэпом на лавочку плюхнулась какая-то дамочка. Она благоухала дешёвым парфюмом и жвачкой, сияла разноцветными волосами и кажется была подшофе.     – Классная ночь, приятель!     Кэп тускло угукнул.     – А ты чего скучаешь? У тебя всё ОК?     Кэп уныло кивнул.     – А, врёшь, я вижу! – обрадовалась девица. – Давай, выкладывай, я сегодня добрая! – она, раздухарившись, стукнула себя в мощную грудь. – Психологические консультации от рыжей Бетси!     И она чуть не упала с лавочки. Кэп её поймал и посадил обратно.     – А ты ничё так, приятель! – она двинула его плечом и принялась строить глазки.     Кэп совсем скукожился.     Тони оперативно вспомнил про черепашек-ниндзя, и ловко затаился за деревом.     – Ну давай, давай, колись, чего там у тебя случилось? – Бетси умостилась поудобней и выдула пузырь жвачки. – С девчонкой своей поссорился, а?     Кэп тяжело вздохнул.     – Он меня бросил.     – О, – удивилась она. – У тебя был бойфренд? А чего бросил? Ты буйный что ли?     Кэп задумался.     – Ну... немножко.     – Ты его побил? – восхитилась она.     – Нет!!!     – Может, ты алкаш?     – Нет. Слушай, я пойду.     – Куда? – она вцепилась в кэпа мёртвой хваткой и опять чуть не упала. Кеп снова усадил её на лавочку.     – А почему он тебя бросил, а?     Кэп совсем увял.     – Меня все бросают. Кому я нужен, я – некрасивый.     Чего?! У Тони отвисла челюсть. Некрасивый? Этот идиот себя в зеркале хоть раз видел?     Бетси как раз сейчас пыталась исследовать внешность кэпа. Задача была сложноватой, потому что глаза у неё косили.     – Нормально ты выглядишь. Фигура хорошая... – она деловито пощупала бицепс. – Тебя в детстве наверное дразнили.     – Дразнили.     – Во! Это ты и запомнил! А это всё фигня! Вот у меня подруга есть, Дороти. Она маленькая была ну просто замухрышка замухрышкой – ножонки кривенькие, волосики тусклые. Её и знать никто не хотел. А потом она как выросла! Ка-а-ак похорошела! Просто звезда экрана стала! По ней все парни сохли, но фигушки, никому не обломилось. И так им и надо, козлам! Вот! И ты плюнь! Все они ка-а-а-а-азлы!     – Тони не козёл, – воспротивился кэп.     Бетси задумалась.     – А он тебя любит? – подозрительно спросила она.     – Не знаю. Может он просто так...     – Эх ты, ничего не понимаешь. Слушай, вот мужики, они как? Если он с работы приходит и даже на еду не смотрит, а сразу цап тебя за сиську и постель – значит, любит! А вот если то и сё... Я своего старика так и бросила. Больно много холодильником интересоваться стал.     Кэп задумался.     – Он ужин...     – Ужин что... – рассуждала Бетси. – Когда мужик влюблён, он ничего не слушает, он как танк! Ему вообще всё до лампочки, лишь бы сексом заняться! Ой, меня мой старик попервоначалу где только не нагибал! И знать ничего не хотел – могу я, не могу. Значит, однажды...     У кэпа запламенели уши.     – Я... это... Бетси, я пойду? Тебя до дома проводить?     – Не. Чего я дома забыла? Там скучно. А вот ты иди домой и смотри!     Кэп вздохнул, потоптался и побрёл прочь.     Тони хмыкнул.     – Джарвис, пришли мне костюм.
    ***     План действий, план действий... А чего – план действий? Сиськи у кэпа, конечно, нет, но зато имеются другие... выпуклости.     И не слушать возражений? Гм... Да легко!     Так что явившегося наконец блудного кэпа около комнаты поджидал разъярённый носорог. Ну, в смысле железный человек. Ха! Тот даже рта открыть не успел.     Вышибать двери – чудесное развлечение. Правда раньше Тони всё больше потолки и стенки ломал, но двери – это тоже ничего. Да и кэпова тушка в полёте смотрелась очень горячо. А вот кровать нам придётся сменить, да-с...     Костюм раскрылся, выпуская его на волю.     – А...     – Заткнись!     И тут же заткнул его сам.     – Я скучал, – решил поставить в известность, попутно раздирая несчастные кэповы штаны. – Не смей больше так сбегать. Вдруг там Гидра.     Кэп потрясённо молчал.     Молчал, когда Тони заводил его руки за голову, молчал, когда, рыча от нетерпения, растягивал пальцами, зацеловывал ключицы и грудь. И только член национального достояния гордо вздымался, что твой флагшток. Шикарно!     Тони азартно двинул пальцы глубже, ага, вот она, родимая...     Кэп ахнул и залил спермой весь живот.     Молодец!     Опомнится ему никто не позволил – Тони вылизал, укусил, ух ты, а кэп, оказывается, и стонать может!     Стоны отлично заглушаются поцелуем. А целоваться ты не умеешь... Ничего, учись, салажонок!     Кэпу пока было не учёбы – у него снова встал. У этого чуда биологии, похоже, не только регенерация скоростная...     – Готов? – спросил Тони.     И тут же вошёл. Вбивался мелкими толчками, прижимал всем весом, яростно шипел:     – Я тебя, блядь... люблю... Слышишь?     У кэпа закатились глаза.     Ага, не слышит. Ничего, повторим.     И он повторял всю ночь. Повторял, заставляя кончать раз за разом, повторял, кончая сам. Выстанывал, выкрикивал и опять повторял, закидывая его ноги на плечи, прижимаясь к спине... Даже облизывая кэпов член, повторял, хотя говорить с набитым ртом мама не велела.     Устал, замотался...     Но к утру, кажется, убедил.     – Джарвис... Позвони Фьюри, скажи, что мы сегодня заболели. Пусть сам пока с мировым злом разбирается.     Кэп дрых с блаженной улыбкой на лице.     Эх ты, ромашка моя, фиалка...     Он плюхнулся рядом и провалился в сон.         Интересно, какой сюрприз его ждет завтра?..
    В детстве у него был плюшевый мишка. Старый, заплатанный, с вытертой шерстью. Он был его компаньоном по сну лет примерно до пяти. Делся потом куда-то...     Куда, не вспомнить. Удивительно, что всплыло в памяти сейчас. Может из-за Тони?     Стив сидел на мягкой, семейной, до последней щепочки гражданской кровати. Не вписывался он сюда, чувствовал себя, как слон в посудной лавке – как бы ненароком чего не развалить. Всё тут было какое-то хрупкое, странное, чужое. Лоскутный половик. Кукла в углу. Матерчатый абажур. Весёленькие занавесочки.     Но есть обстоятельства. И он, полураздетый и смущённый, готовился тут ко сну.     Вместе с Тони.     А что было делать, комнат в доме не хватало, кроватей – тоже. Беннер до сих пор ёжился и сторонился всех, так что ему выделили отдельные апартаменты. Стив бы с удовольствием сбежал спать на сеновал или в сарай, но тут уж миссис Бартон горячо запротестовала. Он не хотел огорчать эту милую женщину, вообразившую, что она – плохая хозяйка, раз гости разбегаются из дома по сараям... И остался. Кто его знает, как бы на неё это подействовало, она всё же в положении, и Стив неосознанно боялся причинить какой-нибудь ущерб.     Тони, узнав, что им придётся ночевать вместе, только хмыкнул и пожал плечами. И теперь полоскался в ванной, гремя там чем-то и тихо разговаривая сам с собой.     Стив стянул сапог и тихонько поставил его на пол. Кровать была односпальной, с бельём в цветочек, с мягчайшим матрасом – сидеть на ней было очень неуютно.     Каково же тут будет лежать...     – Ну, я всё, – Тони появился на пороге. В майке, боксёрах, немного растрёпанный и распаренный после душа. Какой-то он был удивительно домашний.     Как тот мишка.     Подошёл, оглядел кровать, картинно задрал брови.     – И как мы должны тут спать?     Стив пожал плечами.     – Хочешь, могу уйти.     – В сарай? Там холодно. И мыши.     – Ну, мыши – не самое страшное в жизни. Могу уйти на пол.     – Кэп, кончай. Не изображай тут стоика.     Но... нерешительно топтался рядом с постелью, словно пловец перед слишком холодной водой.     – Ладно...     Забрался, укутался в одеяло так, что только глаза торчали. Стив с любопытством смотрел. Тони честно оставил ему половину кровати.     Он вздохнул и неторопливо улёгся рядом.     – Ну-ка... Нет уж, давай одеяла побольше. Тебя в детстве мама учила делиться?     Повозились, попихались... Притихли.     За окном заунывно трещал какой-то сверчок. Дул ветер, занавеска неслышно колыхалась... Тони молчал так плотно, что казалось, даже не дышал.     А ведь он ничего и никогда не берёт из рук, подумалось внезапно. И вообще старается держать с людьми дистанцию. Очень незаметно, но всё же.     – Тони, слушай, если тебе некомфортно или неудобно, я, правда, переберусь на пол. Ничего страшного. Вдруг ты не можешь спать не один?     – Эй, – тот сердито обернулся. Только сердитость это была какая-то ненастоящая. – Ты меня совсем уж за какого-то неврастеника держишь. К твоему сведению я спал с Пеппер, и это она сбегала из нашей постели, а не я.     – Почему сбегала? – удивился Стив.     – Ну... – Тони как-то неловко пожал плечами и притих. Взъерошенный, и немного костлявый, словно воробей под застрехой. Забился, прячется... Стив с нежностью смотрел на него, борясь с желанием обнять и погладить по голове, уверяя, что всё будет хорошо.     – Сперва из-за реактора, – прошептал Тони. – Он же светится, спать мешает. И жёсткий. Однажды у неё рука мне под грудь попала, пальцы отдавило... А потом из-за моих костюмов. Я тогда систему дистанционных вызовов налаживал, они и прибегали иногда в спальню, пугали её. Чего улыбаешься? Смешно?     – Смешно. Я представил, как они тут рядом стоят. Словно рыцарские доспехи в замке.     Тони приподнял голову и оглядел комнату.     – Да, тут бы точно не помешало.     Они прыснули со смеху.     – Впрочем, всё это ерунда, – отмахнулся Тони. – Я всё равно чаще засыпал в мастерской, в гордом одиночестве.     – У тебя и там кровать есть?     – Да ну, какая кровать... То за рабочим столом уснёшь, то у компьютера. Устаёшь, отключаешься...     – Эх ты, плейбой.     – Я ещё и миллиардер. А деньги просто так не зарабатываются.     Стив хмыкнул.     – Думаю, ты торчишь в мастерской не из-за денег.     Тони долго молчал.     – Правильно думаешь, – прошептал он наконец. – Я просто не могу по-другому. Оно не отпускает, Роджерс. Понимаешь? Когда накатывает, ты... просто...     – Вот и хорошо. Вот и славно, и пусть не отпускает. Это же твоё, Тони, это нормально.     – Да? – Тони смотрел удивлённо. – И это ты мне говоришь? Да вы же чуть голову мне из-за Альтрона не открутили!     – Ну, положим, голову тебе хотел открутить Тор. Что ты хочешь от горячего асгардского парня? Он из-за жезла расстроился.     – И ты мне так легко простишь все последствия?     – Ты гений, Тони, а у гениев и ошибки... масштабные. Но не надо бояться их, не надо предавать свой талант.     – Ты что, уважаешь гениев?     – Уважаю.     – Но ты не понимаешь. Я ведь, если... Я – сумасшедший учёный, Стив, а это чревато.     – Ну... Хочешь, я за тобой присмотрю? Так тебе будет спокойней?     – Ты же не разбираешься в технике.     – А мне и не надо. Я и так пойму, поверь.     Тони не стал возражать. Повозился, посопел...     – Тогда может и к лучшему, что ты в башню перебрался. Вот скажи, чего ты так долго ломался? Гордость заела что ли?     – Да нет, что ты.     – А что? Тебе у меня неудобно? Так скажи, я велю Джар... – он осёкся. – Чёрт...     Стив потянулся и погладил его, поникшего и несчастного. Не по голове, как хотелось... По руке. И торопливо заговорил:     – У тебя всё удобно, не беспокойся. Просто тихо очень.     – Так это же хорошо...     – Для учёного хорошо. А для солдата не очень.     – Тебе маршей что ли по ночам не хватает?     Стив фыркнул, оценив шутку.     – Обычного шума. Машин, голосов...     – Не понимаю.     – Я же в бедном районе рос, там вечно то ругался кто-то, то кастрюлями гремел, то дети кричали. А потом фронт, там и вовсе – машины, танки едут, переклички часовых. А то и бомбёжки. Тишина – это только там, за линией фронта, когда лишний раз спичкой чиркнуть боишься, потому что за каждым кустом смерть.     Тони внимательно слушал, блестел глазами.     – Я не думал... Боялся? Ты же суперсолдат.     – Я-то супер... А остальные? А я их вёл на Гидру. И их сверхвооружением, укреплениями... А они – обычные люди.     – Как же ты...     – Вот так. И рисковал, и был осторожным, сколько мог, но только это война, там всё не запланируешь. Понимаешь, фронт – он въедается. Мне хорошо с тех пор спать на земле, она твёрдая, надёжная. И в компании – грели мы друг друга. Да и спокойней, когда чувствуешь рядом товарища.     – А как же, ну... личное пространство?     – А оно у нас было. Одно на всех. Там не уединишься, Тони, всё делаешь на глазах других – и ешь, и... А ранения? Перевязывали, на руках таскали, опростаться помогали. Какое там личное пространство.     – Тебя тоже ранили?     – Конечно. Только на мне всё заживало быстро. Я не бог, Тони, я обычный человек.     – И боишься холода.     Стив вздохнул.     – Давай спать.     – Что тебе показала эта ведьма?     Он молчал так долго, словно решил вообще не отвечать.     – Я видел, что все погибли... Тони, ты что?     Тот смотрел в темноту, замерев, словно под дулом автомата.     – Давай, и правда, спать.     – Ты тоже это видел... – догадался Стив. – Так вот почему Альтрон.     – Знаешь, – вдруг оживлённо сказал Тони. – Если ты не любишь тишину, одиночество и холод, давай я теперь всегда буду с тобой спать! А что? Это отличная идея! Я прекрасная компания, я тёплый, а уж тишины со мною и вовсе не бывает!     У Стива такой красивый смех... Тони даже залюбовался.     – Замечательно придумал, – отсмеявшись, похвалил Стив. – А когда ты уснёшь в мастерской, я буду относить тебя в спальню.     – Ты меня не поднимешь!     Ответом ему был ироничный взгляд.     – Вот чёрт. Кажется, я попал.     – Сам напросился, – хладнокровно ответил Стив. Но улыбался он при этом до ушей.     Они снова повозились, устраиваясь поудобней, Тони прижался спиной к груди кэпа и почувствовал, как тот обнимает его поверх одеяла.     – Доброй ночи.     – Ага.     Было тепло, тихо и уютно. Тикали ходики, за окном по-прежнему дул ветер. И было не страшно. Завтра они со всем разберутся и непременно победят. И вообще всё будет хорошо.     Уже засыпая, Тони услышал:     – Знаешь, в детстве у меня был плюшевый мишка...
    3. Тони\Стив. Дайте Тони топа. да пожестче!Тони\Стив. Дайте Тони топа. да пожестче!     В этом тексте Тони-топ, но даже близко нет никакого "пожёстче". Упомянут нон-кон, но без ужасов. Тони – гений и философ, и очень взрослый человек. На фесте текст выложен здесь.
    У Стива ледяной профиль. Чёткий, будто излом наста, искрящийся колючим светом. И в глазах его холод и синь вечной зимы, словно льды, в которых он спал так долго, проросли внутрь.     От него веет мёртвой стужей.     Сейчас Капитан Америка – это морозная глыба, айсберг, неумолимый, безжалостный, могучий, намертво выстывший изнутри.     Ложь...     Он не был таким.     Он был... горячим. Весёлым, непосредственным, живым. Добрым другом с тёплой улыбкой, казалось, он даже воздух согревал вокруг себя. И спокойствие его было спокойствием летнего луга, безмятежного солнечного дня. Он и сам был как летний день – щедрый, безудержный, яркий.     Но... вот.     Окно – стеклянная стена, холодный кристалл, уходит в пол у самых ботинок. Тони смотрит на город и пьёт кофе. Кофе дымится, он чёрный, но нет – сейчас это ледяная жижа, вязкий тягучий гудрон. Отражение в стекле – отстранённый человек, стоящий над миром в разреженной выси холодного неба...
    ***     Никто так и не узнал, почему взлетела на воздух та база. Да это никого и не волновало. Он сказал, что в бою зацепил трубопроводы, и объяснение приняли – главное, что кэп был спасён. Выговорили разве что за то, что сорвался нему один.     Один – это хорошо. Он резко ведёт плечами, вспоминая, что увидел в той камере, где держали кэпа. Отчаянный, повёрнутый внутрь себя взгляд, содранную кожу на запястьях – он рубил тяжёлые гранёные браслеты, а внутри всё клокотало от ненависти и жажды убийства. Он старался не смотреть на остальное.     На ноги, покрытые кровью. На синяки. На прокушенные губы.     – Наташа как... – хрип, шёпот...     Сволочи!     Хреново быть гением – ты сразу понимаешь всё. Кэпа бы им было не взять даже в этом положении, его бы убить раньше пришлось, но ему соврали, что Наташа тоже в плену.     – В порядке она, жива и здорова. Всё хорошо, отдыхай.     Выбравшись за стены, он уложил его прямо на траву.     – Подожди меня, я скоро.     Кэп не ответил. Смотрел на высокое небо, на солнце...     А он вернулся и методично принялся за работу.     Заблокировать выходы.     Остановить внешнюю вентиляцию.     Перерубить газопровод.     Замкнуть энергосистему.     Надеюсь, вы хорошо порезвились. Вот только за удовольствие надо платить.     От взрыва содрогнулась земля.
    ***     Сканирование обнадёжило – переломов у кэпа не было. Или были, но успели срастись. Он поставил капельницу, ввёл обезболивающее... В том, что ты – гений есть и свои плюсы, – ты учишься быстро и умеешь так много...     Он перебрался за штурвал джета.     В госпиталь решил не везти. Помог добраться до своей комнаты в башне.     – Помочь ещё? – спросил, переступив порог.     Кэп молча покачал головой.     Кровь его он отправил на анализ. Трясся – а вдруг... мало ли... Но – обошлось. То ли эти твари были на подбор здоровы, то ли практиковали безопасный секс.     Пусть в аду теперь практикуют.     Кэп отлёживался двое суток. А Тони двое суток держал оборону: отшучивался, оправдывался, принимал нагоняи, показушно балагурил... Но даже на этаж к кэпу никого не пустил.     Джарвис присмотрит. Совсем оставлять кэпа одного он боялся. Кто знает, вдруг он из окна шагнёт...     Не шагнул.     Вышел из комнаты через двое суток – подтянутый, выбритый, собранный.     И вот такой ледяной.     Что удивительно, другие ничего не заметили. На вопросы команды о плене, кэп коротко ответил: «Допрашивали» и молча выслушал шутки и прибаутки насчёт идиотов, которые не на того напали.     И всё вошло в обычную колею.     Только вот холодно ему теперь было. Всё время – холодно.     Исчезли улыбки по утрам и заботливые взгляды «выспался ли неугомонный гений», пропала вечерняя болтовня ни о чём и взаимные подколки. Спаррингов тоже не стало... Кэп возвращался с базы заполночь – чужой, отстранённый – коротко кивал и исчезал у себя.     Сколько он ещё так продержится?     Тони бы посоветовал ему сходить к психологу, если б не понимал, насколько это всё безнадёжно. Не выйдет, не поможет... Кэп будет справляться сам. Вот только справится ли...     Но смотреть на это спокойно Тони не собирался.     Кэп ведь ещё так молод, так мало видел и знает. Что у него в жизни-то было? Ответственность, да война? Слишком большой груз для такого молодого человека. А теперь ещё и это?     Нет.     Нет.
    ***     Он поднимает голову и прислушивается. Где-то вдалеке заработал лифт.     – Сэр, капитан Роджерс в здании.     – Слышу, Джарвис, запаздываешь с отчётом.     Шаги у него чёткие, рублёные. Встал в дверях, будто на преграду наткнулся.     – Тони.     Они смотрят друг на друга через огромную комнату, залитую тусклыми синими сумерками.     – Ты рано.     – Канун президентского дня. Сегодня закончили раньше, завтра отдыхаем.     Как он и думал. Боже, храни Америку.     Кэп коротко кивает ему и уходит прочь. А Тони прислоняется затылком к ледяному окну, спиной ощущая ждущую позади голодную пропасть.     Чтобы взлететь – надо прыгать. Но кэп его друг, и он стоит любого риска.     Тони отклеивается от стекла и направляется в его комнату.
    ***     – Тебе чего?     Он смотрит настороженно, из-за плеча. Хочет вышвырнуть, конечно. Но надо отдать ему должное – сперва всё же решил спросить.     Теперь надо беззаботно улыбнуться и поболтать перед его носом бутылкой.     – Пришёл за президентский день выпить. Ты ведь патриот?     – Тони.     – Ну что мне, в одиночку надираться? Давай, Роджерс, поддержи компанию.     Стив терпеливо вздыхает.     – Мне нет смысла пить. Ты же знаешь.     – Предусмотрено, – и он извлекает резную фляжку. – Асгардская выпивка, Тор из своих запасов отжалел.     Стив холодно усмехается.     – Однако ты подготовился. Ладно, подожди.     Через пару минут он выходит из ванной уже в гражданской одежде. Его ждёт накрытый столик – бутылка, фляжка, нехитрое угощение...     – Ну, давай.     Первый тост, второй, третий... Тони щедро подливает Стиву в стакан, почти не даёт закусывать, и болтает обо всякой ерунде. И следит, следит внимательно из-под ресниц, подмечая малейшие изменения на раздражённом лице.     Есть.     Вероятно сам он от ядрёного торова пойла уже давно валялся бы в отключке. Стив лишь слегка расслабляется – чуть мягче становится линия спины, углы рта опускаются угрюмо, и взгляд замирает в одной точке.     Молчать вдвоём – правильно. Сумерки давно превратились в ночь, далёкий город сияет нарядными огнями.     – Ну, хорошо, – вдруг говорит Стив, – ты меня напоил. И что теперь? Будешь уверять, что всё в порядке?     Умница. Им просто невозможно не восхищаться.     – Нет, не буду, – качает он головой. – Какой уж там порядок. Но вот то, что случившееся – не конец света, точно.     – В самом деле?     – Говорю, что есть.     – Ты не знаешь, каково это! – вдруг яростно выплёвывает Стив.     – Знаю.     И Стив замирает, споткнувшись...     – Что?..     Тони кривит губы. Ну, вот и всё. Прыгнул? Теперь лети.     – Шесть лет назад, – говорит он в мёртвой тишине, – меня захватили в плен террористы. Знаешь, давай-ка выпьем.     Они пьют и Тони неторопливо продолжает:     – Они хотели, чтобы я делал им оружие. Я отказывался. Сначала они меня уговаривали, потом пытали. Но я был намерен сдохнуть, но не давать им в руки «Иерихон». И тогда они...     Он усмехается одеревеневшими губами.     – Арабы... Мусульмане. Для них обычное дело насиловать женщин. Врагов, видимо, тоже. Они ненавидят мужеложство, но для меня сделали исключение.     Бурбон густой смолой темнеет на дне его стакана, горчит ядом воспоминаний.     – Наутро мне объяснили, что умереть не дадут. Что у них ещё много... желающих. Что они будут... и дальше. Пока я не соглашусь.     – И тогда ты начал делать броню... – голос Стива ломается.     – Точно. А знаешь, что было самым трудным? Остановится. Когда я выбрался из пещеры, и они попытались меня расстрелять. И Инсен уже погиб, а я включил огнемёты. Мне было трудно перестать убивать...     Он выпрямляет спину и расправляет плечи.     – Но я смог. Понимаешь, в мире есть не только ненависть и страдания. Я это пережил и живу дальше. Следы остались, конечно, наверное, на всю жизнь останутся. Например, я не могу находиться в толпе без брони, если гаснет свет, паниковать начинаю...     – А кто-нибудь?..     – Нет. Даже Пеппер не знала. Ты – первый, кому я сказал.     – И как же ты...     – Работа помогла. Техника. Жизненный опыт, всё-таки я не был невинным юношей. Тебе, конечно, трудней. Будет и страх, и боль. Но пойми: неважно, чего именно ты будешь бояться. Главное, чтобы не жизни. Поверь мне, Стив, жизнь прекрасна. Несмотря на всё это дерьмо – прекрасна! А я знаю, о чём говорю.     Стив смотрит на него и сейчас, когда тьма скрадывает его фигуру, он кажется совсем юным. Мальчишкой.     Впрочем, он мальчишка и есть. Сколько между ними лет разницы? Сейчас Тони кажется, что целая жизнь...     Они надолго замолкают. Стив думает, Тони не торопит. Тишина и темнота укутывают их тёплым пледом, и отблески городских огней бросают на потолок разноцветные блики.     Вдруг Стив встаёт.     – Тони. Я... хочу попросить тебя об одной вещи.     – Говори.     – Займись со мной сексом.
    ***     Поразительно.     Вот это смелость.     Он ошеломлён. Не ожидал: чтобы решиться на такое, самому Тони потребовались месяцы, а Стиву хватило и минуты.     Его снова переполняют восхищение и гордость за друга.     – Хорошо, – легко соглашается он. – Если ты хочешь.     Тони встаёт, и его пальцы чутко ложатся на широкое запястье.     – Ты что?     Невероятно. Не шарахнулся, не напрягся. Какая сила духа! И какая доверчивость...     – Проверяю, протрезвел ли ты. Я не буду заниматься сексом с пьяным.     – Да, я уже...     – Тогда разбери постель.     Спокойная сухость сейчас то, что нужно. Стив привык к армейской краткости, она его успокоит.     – Джарвис, – говорит Тони, отойдя к двери, – пришли мою аптечку из спальни. А потом сразу же отключись от комнаты капитана Роджерса.     Через минуту он забирает коробку у младшего брата Дубины и захлопывает дверь.     Постель уже разобрана, Стив стоит рядом с ней, опустив руки. Тони спокойно ходит по комнате и зажигает ночники, чтобы мягкий свет был достаточно ярок.     – А Джарвис не обиделся? – вдруг спрашивает Стив.     – Он же машина, и не умеет обижаться.     – Я его всегда воспринимал как живого...     – Ты просто добрый. Ну что, готов? Разденешься?     Стив судорожно кивает. Ну, вот и страх... Но пальцы, не останавливаясь, расстёгивают пуговицы, и рубашка падает с плеч. Координация, кстати, не нарушена. Кажется, он действительно трезв.     И какой же он всё-таки красивый... Конечно, Тони и раньше это видел, не слепой же он! Но слишком ценил их дружбу, чтобы желать ещё и секса. Да и держать своё неуёмное либидо в узде с возрастом научился неплохо, но теперь... Эта линия плеч, чистая кожа, гордый поворот шеи... Кэп даже майку ещё не снял, а у него уже пересохли губы.     Но так нельзя. Нельзя забываться! Сейчас он вступает на минное поле, здесь каждый вздох может быть опасен, а ему нужно помочь Стиву.     – Подожди, не надо дальше.     Взгляд у него совсем беззащитный. Из одежды на Стиве остались одни трусы...     – Хочешь раздеть меня?     Пусть лучше сам.     Стив медленно подходит и снимает с него пиджак, жилет, брюки... Брендовая одежда отлично смотрится на ковре.     Тони глядит Стиву в глаза и говорит:     – Если захочешь, ты всегда сможешь меня остановить. Достаточно одного слова.     И мягко толкает на постель – ложись.     Стив дрожит. Совсем незаметно, но он видит всё, и это хрупкое отчаянное мужество заставляет сжиматься сердце. Тони вытягивается рядом с ним на прохладных простынях и невесомо кладёт руку ему на грудь.     Поцелуй лёгок, это просто касание, но его тепло буквально бьёт под дых. Запах Стива, смешанный с тонкой коньячной ноткой сводит с ума, и нет ни малейшего желания отрываться от его губ. Впрочем, это и не нужно...     Стив вздыхает и вдруг отвечает. Робко, неумело, но сердце ликующе подпрыгивает – вот так, умница моя, хорошо!     На мгновение он отступает, смотрит в глаза, улыбается... Стив всё ещё перепуган, но как же он храбрится!     – Ты поможешь мне? Я должен понять, что тебе нравится. Дай мне знать, хорошо?     И немедленно целует в шею. Затягивается запахом, на пробу прикусывает ухо и скользит ниже, к ключицам, груди... Он двигается вслепую, наощупь, составляет карту его тела. И поводыри его – тихие вздохи, да едва заметные движения. Но опыт и навык – отличное подспорье, и скоро уже Стив крупно дрожит, растерянный, оглушённый новыми ощущениями...
    ...А Тони ведёт бой.     Он собран и сосредоточен – жар желания надёжно отодвинут на задний план и заперт силой воли. Ему нужно намертво переломить в Стиве память об этих тварях! Лаская его, он сражается с ними, отнимает у костлявых призраков их добычу.     Ничто, ничто в его действиях не должно напомнить Стиву о пережитом, ни единое движение, ни малейший звук! Сейчас и здесь есть место только терпению, спокойствию, нежности...
    Стив немного расслабляется. И Тони позволяет себе вернуться к его губам. Чуть откровенней, но не менее ласково – он мягко целует, гладит щёку, чуть слышно шепчет всякую чепуху...     Что эти сволочи не делали с ним? Бешеный всплеск гнева – прочь, прочь! Они уже мертвы!     Но если бы мог, он убил бы их снова...     Ладонь медленно скользит вниз, туда, где уже побывали губы. Кружит около пупка, касается низа живота. И снова испуганный вздох. Ничего, смотри, это я. Просто я. Не бойся.     Стив крепко сжимает ноги, он напряжён. Но и возбуждён немного... Тони чуть приспускает резинку трусов, и медленно, сладострастно и напоказ склоняется к его паху и втягивает в рот член.     Тихий вскрик служит ему наградой. Тони неторопливо ласкает уздечку, смакует, скользит языком вдоль ствола, мягко толкается в дырочку... Остальное не трогает, его руки почти целомудренны... Член наливается тяжестью, Стив судорожно дышит, слегка выгибается, его тело неопытно, и движения хаотичны. Наслаждение захватило его, застало врасплох, отключило разум – сейчас оно разбивает оковы страха перед близостью.     Это – первый барьер.     Стив толкается вверх, и Тони добавляет жара – чуть сжимает и поглаживает яички, пропускает член в глотку. Ну, давай же!     Короткий вскрик, Стива сотрясает оргазм, и как же жаль, что Тони не может этого видеть! Его лицо сейчас должно быть прекрасно...     Он прилежно вылизывает член, пока тот не обмякает, и лишь после этого подаётся вверх.     – Как ты?     Его тут же притягивают в объятья. Кожа Стива покрыта испариной, она мягкая и горячая, а дыхание его – господи, ещё чуть-чуть и Тони начнёт цитировать Песнь Песней...     – Тони.     Стив смотрит смущённо, но и с ноткой требовательности.     – Продолжим?     Храбрец ты мой. Не остановишься ведь? Ну и характер...     – Если хочешь.     И с залихватской улыбкой Тони стаскивает с него трусы и зашвыривает их в угол комнаты. Падает на Стива, комически тискает. Немного дурашливости сейчас не повредит.     – Ну-ка давай сюда эту подушку.     – На... А зачем?     – Ну вот сразу тебе всё и расскажи. Так, попу вверх!     Стив смеётся и краснеет. Тони критически оглядывает результат.     – Ну что, поехали?     Ноги у него, между прочим, тоже красивые. Он бережно массирует их, тычется носом, целует всё ближе и ближе к внутренней поверхности. Нельзя давить, Стив должен всё сделать сам.     Тот понимает, что от него хотят. Стив борется с собой, да, это трудно и очень страшно. Но...     У Тони на мгновение перехватывает дыхание – Стив медленно разводит перед ним ноги и смотрит, смотрит прямо в душу. И опять дрожит.     Но... Ты же веришь мне? Веришь...     Конечно, гораздо удобней было бы уложить Стива на живот, но это мгновенно пробудет в нём самые худшие воспоминания, так что чёрт с ней, со спиной, которая завтра будет болеть...     Тони приподнимается, ловит его руку, переплетает пальцы. Стив не сможет его видеть, но зато почувствует...     Язык нежно касается входа. Обводит, просится внутрь... Ничего, мы справимся, мы вместе, ты же так тогда говорил?     Его терпение вознаграждается стоном. Прекрасно! Он добавляет пальцы. Слегка, едва-едва. И чуть больше. А теперь смазку. Она хорошая, с обезболивающим эффектом. Не хочу тобой рисковать... А вот сейчас можно и подняться.     Пальцы теперь мягко погружаются внутрь, гладят, ласкают... Он целует согнутое колено, прислоняется к нему щекой и любуется, не в силах отвести взгляд.     Стив прекрасен. Он разметался на постели – открытый, страстный, отзывается на каждое движение, кусает губы, его волосы взмокли от пота, напрягаются мышцы, и пальцы комкают простынь... Внезапно он вскрикивает, смотрит слепо, и вдруг цепляется взглядом за Тони, стонет призывно, отчаянно... – а Тони всё повторяет последнее движение, принесшее такое наслаждение, касается простаты – настойчиво, упорно... – Стив мечется, жмурясь от нестерпимой муки, – а теперь обхватить его член... – господи, какой же ты! Всхлипы, вскрики... Он содрогается и выплёскивается, сильно, отчаянно, заливая свой живот и руки Тони.     Тони чуть не кончает следом. Взгляд Стива плывёт, он, кажется, пытается приподняться, но тело не слушается, и он сдаётся. Тянет руки.     – Тони... Хочу... Ты... войди в меня... Тони!     Упрямец...     – Стив, послушай... – он сам охвачен нестерпимой жаждой, но так нельзя...     – Нет... Давай!     Ну что ты будешь с ним делать.     Он склоняется над ним и быстро шепчет:     – Тебе будет больно, дурачок. У меня немаленькие габариты, а ты ещё...     Но Стив отчаянно мотает головой.     – Ты не понимаешь... Пожалуйста!     И Тони вдруг отчётливо осознаёт, что сейчас именно та минута, когда рискованней всего не рисковать.     – Ладно, – выдыхает он. – Как скажешь.     Желание грозит выйти из-под контроля, и он яростно принимается за дело. Вводит два пальца, три... Ещё смазки, ещё, сильные движения по кругу. Рычит:     – Смотри мне в глаза!     Стив смотрит, подаётся, раскрывается... и, кажется, снова начинает возбуждаться.     – Сейчас!     Секундное промедление... и он входит, вцепившись в ладони Стива, не отрывая от него взгляда – короткими толчками, чуть замирая... и наконец весь оказывается внутри. Дрожа, он опускается на Стива, обхватывает его плечи и замирает, давая привыкнуть к себе. Тот вдруг тычется носом ему в висок, ищет губы... Тони полустонет-полусмеётся и сдаётся, целует, отбросив всякую сдержанность, заблудившись в эмоциях, раскрываясь... И качает бёдрами.     Стив принимает его, словно тёплый берег прибой, и отвечает встречным движением. Они сплетаются в объятьях, и мучительный медленный ритм переходит в бешеные толчки, а поцелуи заменяют дыхание. Они движутся, мчатся вперёд, сгорая в агонии желания, прорастая друг в друга, и нет сил разомкнуть объятия и губы. Он впечатывает, вплавляет Стива в себя, открывая нехитрую истину, что это с ним навсегда, что вот так просто, это самый главный человек, его жизнь и гибель, дом и мука, горе и счастье...     Отчаянный крик и сокрушительное объятье – Стив срывается с отвесного склона... и он бросается вслед за ним...
    ***     Спустя какое-то время Стив мирно сопит во сне, а Тони сидит рядом и задумчиво перебирает его волосы.     Сегодня он останется здесь, будет сторожить его. Кошмары вполне возможны, но он не даст им Стива. Ни за что.     Как знать, может быть, сегодня для них началось что-то новое.     А может быть, и нет.     Просто у них в любом случае не будет, но это неважно. Важно, чтобы Стив жил. Не бился с демонами, не умирал в своей ледяной броне, а жил – любил, ошибался, шёл вперёд...     Если он захочет, чтобы Тони был с ним рядом в этом пути, так и будет. А если нет... Тони смотрит на Стива, любуется его чертами и скульптурной формой тела и рук. Если нет – он отпустит его.     И будет жить дальше.     Для него в любом случае ничего не изменится – Стив навсегда останется главным человеком в его жизни, этот след неизгладим. И если будет больно, что ж... Когда прыгаешь – раны неизбежны.     Но всё равно нужно прыгать...     Если хочешь взлететь.
    Гений и скука – несовместимые вещи.     Тони сидел в лаборатории и лениво пялился в экран. Очередной проект застопорился, новых идей не было. Оставалось маяться дурью и ждать, пока мозг отдохнёт и перезагрузится.     – Лапа-растяпа, не приставай.     Робот печально опустил манипуляторы. Он последнее время постоянно порывался выступать в роли кормильца, вот и теперь усердно пихал Тони какой-то сэндвич. Делал он это сам или по наущению Джарвиса, оставалось неизвестным – Тони было откровенно лень разбираться. Порой он даже думал, что может быть однажды Растяпа выйдет из-под контроля и устроит бунт машин, гонясь за ним с кастрюлей супа или с тортиком. Но эта перспектива представлялась ему скорее забавной, чем страшной, и совершенно не стимулировала желание вылавливать косяки в растяповой программе.     Вместо этого он предпочитал коротать свободное время, копаясь в помойке. То есть в секретных базах.     Он именно так их и воспринимал – потому что ничего чистого там по определению не было. Все спецслужбы тщательно и любовно коллекционировали компромат на друзей и врагов, а уж на собственных сотрудников и подавно, и чтиво было... занимательным.     Хотя и не прибавляло Тони любви к человечеству.     Вот и теперь, скривившись от отвращения, он закрыл страничку с досье на одного благообразного господина – в миру светоча и столпа морали. М-мерзость.     – Лапа, сделай мне кофе.     Счастливый робот развернулся и резво пошуршал в угол.     Интересно, хоть один порядочный человек в этих базах есть? Вряд ли – ни во власти, ни в спецслужбах, ангелов отродясь не водилось. Хотя было бы здорово ради развлечения подсунуть им какого-нибудь хорошего человека – пусть бы обломали себе зубки, выискивая его грехи...     О.     Кэп!     Та-а-а-ак... Тони торопливо придвинулся к экрану. Ну, с кэпом-то у них номер не пройдёт, он же весь как на ладони. А отдохнуть, лениво попивая кофеёк под описание его праведной жизни, можно недурно...     Ага. Роджерс Стивен... Родился... Мать... Отец...     Он усмехнулся, разглядывая старую фотографию. Не будущий герой, а натуральная щепка. Интересно, у него каска на ушах не висла? Тони видел эту фотографию и раньше, но сейчас разглядывал её с изрядной ноткой ностальгии. Ага, а вот он после завершения эксперимента. Хорош... Хоть на выставку отправляй... Вес, рост, пульс... Как его вообще из лаборатории выпустили? Хотя поди его удержи такого... Первая боевая операция. Без огневой поддержки... Ну да, он же сбежал тогда из своего кордебалета. Интересно, а почему нет фотографии оттуда? Кэп в пачке – вот это было бы зрелище... Освободил 218 человек, захватил 2 самоходные установки, 35 единиц оружия... Господи, ну и бюрократы, они бы ещё подштанники трофейные подсчитали... Возглавил команду... поимённый список... Связь с рядовым Джошуа Тайлером... ЧЕГО?!     Он закашлялся, подавившись кофе, и Лапа немедленно придвинулся, вопросительно поднимая манипуляторы. Тони отмахнулся.     Перечитал. Слова не исчезли.     Торчали нагло посреди экрана.     Ну, охренеть.     Выдохнув и покрутив головой, он принялся быстро просматривать досье.     Подробностей не было. О Тайлере больше не упоминалось, о других связях – тоже. Дальше шли давно известные факты, перечень операций, дата пропажи без вести...     Он вернулся назад.     Потом честно попытался представить кэпа и...     – Джарвис, подними-ка армейские архивы!     Через двадцать минут рядовой первого класса Джошуа Тайлер был обнаружен. Тони удивлённо разглядывал худощавого темноволосого парня, не бог весть какой выдающейся наружности. Заглянул в личное дело. Тайлер закончил войну в звании капрала и вышел в отставку в сорок шестом. После этого данные о нём обрывались.     Удивительно.     Конечно, в том, что Роджерс развлекался с кем-то в постели, ничего такого не было – поклонницы наверняка вешались на него гроздьями, – но чтобы с парнем? В те годы? Ну и ну...     Стукнула дверь.     – Тони? К тебе можно?     Лёгок на помине.     – Да, заходи... – он торопливо погасил экран.     Стивен Роджерс, мистер, мать его, безупречность, в обтягивающей футболке – да него хоть чехол от танка надень, всё равно обтягивать будет... – стоял посреди лаборатории и с любопытством оглядывался по сторонам. Теперь, зная, что он вовсе не невинный девственник, Тони смотрел на него иначе, и воображение медленно, но верно распалялось. Каково это, когда он обнимает? Сдавливает в своих ручищах? А член у него какой? Интересно, а он любит стонать? А может он матерится в постели – вот был бы номер... И вообще, он любит снизу или сверху?     – Так чего ты хотел?     – Я хо... ой.     Тони чуть не расхохотался. Лапа, обрадованный явлением в лабораторию кэпа, немедленно сунул ему в нос давешний сэндвич.     Кэп сперва опешил, но потом вежливо принял подношение.     – Спасибо.     – Ну всё, Роджерс, ты попал. Он теперь всегда тебя кормить будет.     И гоняться за ним с кастрюлей супа. А кэп станет есть и облизывать ложк... Ой-й-й-й...     – Он у тебя хороший, – Стив погладил манипулятор, – я пришёл напомнить о тренировке. Или ты занят?     Тренировка? Спарринг... Кувыркаться с ним по рингу... Ох...     Внезапно захотелось содрать одежду и дать ему без дальнейших рефлексий. Или завалить на тот же ринг и вставить.     Так. Выдохни.     Да к чёрту! Что он, трепетная девица – по углам вздыхать?     – Я тут по базам спецслужб шарю, – доверительно сообщил он. – На твоё досье наткнулся.     Кэп нахмурился.     – Что?     – Между прочим, это довольно интересно. Посмотри, – он отодвинулся, пуская кэпа к компьютеру, и включил монитор.     Кэп взглянул и застыл.     Смотрел и смотрел на фотографию...     И в глазах у него что-то гасло.     А Тони вдруг почувствовал себя так, будто по дурости своей с размаху вмазал железным кулаком по хрупкой хрустальной вазе.     – Стив...     Кэп молча развернулся и пошёл к двери.     – Постой! – закричал он ему в спину, – ты что, обалдел? Да стой же ты! Ну, хочешь, я удалю это из твоего дела? Если тебя это так напрягает? Прямо сейчас!     Кэп обернулся и придавил Тони взглядом, тяжёлым, как бетонная плита.     – Удалишь? Нет, Старк, не надо. Я не стыжусь этого. А если кому-то нравится подглядывать за мной в замочную скважину и дрочить – это его дело, я извращенцам не указ.     И хлопнул дверью.     А Тони остался с отвисшей челюстью.     И стояком.
    ***     Роджерс. Роджерс и этот Тайлер...     Тони совсем извёлся.     Ему нравилось общаться с кэпом – это получалось легко и непринуждённо. С ним можно было просто быть собой: не только взрослым и ответственным человеком, но и гениальным идиотом, который вечно ненароком что-нибудь да взорвёт – и кэп не падал в обморок и даже не особо ругал его, а поддерживал, как-то неявно и незаметно страхуя. Тони был безудержно счастлив, что его принимают таким, какой он есть, да ещё и радуются этому. Порой они напоминали ему двух сорванцов, которым нравится прыгать по лужам, лазить по заборам, прикалываться и чудить – в компании кэпа он словно возвращался в детство.     Но дети растут, и, обнаружив, что с кэпом можно играть ещё и в другие игры, Тони чуть на стенку не лез, до того хотелось.     Одна беда – кэп почему-то психовал.     Но с этим он как-нибудь справится. Разве нет?
    ***     – Капитан Роджерс, рядовой Старк явился!     – Не паясничай.     – Я же в твоей команде, значит рядовой. Да брось, мне нравится.     Кэп окинул его скучающим взглядом.     – Врёшь.
    ***     – Кто ещё не раздавал автографы?     Команда выглядела как после схватки с читаури. За тонкой стенкой бесновалась толпа.     – Фанатки всегда такие?     – Они жаждут себе кусочек кумира. Обнимашки-поцелуйчики.     – Это не для меня.     – Правильно, Роджерс, отношения надо заводить только среди своих.
    ***     Клинт попустил удар и брякнулся на ринг. Тони дурашливо задрал руки:     – Я сегодня молодец! Кэп, ты вообще как-нибудь собираешься поощрить отличившегося подчинённого?
    ***     – Кофе будешь?     – Спасибо, нет.     – А меня?     Кэп скрипнул зубами.     – Старк, чего ты добиваешься?     – Хочу понять, есть ли у меня шансы.     Мрачный взгляд.     – Ни малейших.
    ***     Всё-таки он его достал. Или это всё достало его? Тянулся уже второй месяц размолвки, но запасы упрямства у этого звёздно-полостого осла, похоже, были неисчерпаемы.     – Чего ты бесишься? – спросил он вдруг, остановив кэпа прямо посреди какого-то коридора. – Сколько же можно? Ты что, не в курсе, что данные тут собирают на всех и вся? Подумаешь – невидаль! Да ты бы моё досье посмотрел!     Кэп закаменел лицом и аккуратно снял с себя руку Тони.     – Я знаком с понятием войны компроматов, – тяжело сказал он, – и знаю, что тот, кто владеет информацией, владеет миром. Любители этого найдутся всегда, ради власти они идут и не на такую мерзость как подглядывание за людьми в постели. Но когда этим занимаются враги или начальство, мне всё равно, что с них взять? А вот когда человек, который называет себя моим другом... Я-то всегда был уверен, что концепция дружбы подразумевает доверие! Если ты хотел что-то узнать обо мне, мог бы спросить, а не шарить по базам данных.     – Но это же...     – Конечно. Мелочь! А тебя ведь любопытство разбирает! Тебе ведь сейчас, небось, хочется знать, как мы с ним, когда, сколько раз, да? Ладно, слушай. У меня и Джошуа не было никакого романа. Я вытащил его из плена, он влюбился. Баки заметил, посоветовал поговорить с ним, а то затравят же, гомосексуалистов тогда презирали и гнали отовсюду. Я попытался... Но ему это было нужно. Нужно, понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь... Там был фронт, там любого из нас могли убить в любой момент. Я научился там ценить жизнь во всех её проявлениях и не отталкивать того, кто любит. Потом я опять ушёл за линию фронта, а их часть перевели. Всё! Доволен?     – Кэп, я не...     – Иди к чёрту, Старк.
    ***     – Лапа, ну что ты суёшься? Иди вон лучше кэпа корми...     Настроение было препоганейшим. Он перестал задирать Роджерса, он вообще прекратил с ним всякое общение – обходил десятой дорогой, благо башня была большой. Усердно занимал себя – дел, к счастью, было много, – выходило это, правда, так себе... Но он работал, а когда становилось совсем невмоготу, включал подборку документальных, новостных и служебных съёмок и смотрел на кэпа.     С момента их объяснения прошёл почти месяц. Ну и чёрт с ним... Тони глядел на мелькающие кадры, задумчиво грыз ноготь – ему категорически не нравилось то, что он видит.     Каталка. Люди. Обломки стен. Мелькает чёрный дым. Изуродованное лицо кэпа. Кровь. Падение Щ.И.Т.а.     В него тогда всадили пулю. Избили. Он выжил, да, но ведь это просто везение, попали бы точнее – и всё... Костюм этот его дурацкий... Броня куда как лучше. Броню бы ему, да только как? Не будет он её носить.     Камера наехала на лицо, сместилась ниже, кадр «плясал» – оператора толкали. Однажды кэп погибнет. Ведь просто пуля, обычная дерьмовая пуля... Всё не так.     Уха коснулась горячая чашка.     – Лапа, ты совсем обнаглел. Поставь где-нибудь там, я потом выпью.     – Тони?     Он остановил проигрыватель и обернулся.     Кэп стоял возле дверей, смотрел напряжённо, словно осторожный зверь.     Растяпа радостно зажужжал сервомеханизмами, схватил чашку и помчался к кэпу. Стив уставился на неё.     – Лапа, отстань от человека. Ему это не надо...     Однако кэп взял кофе и неловко переступил с ноги на ногу. Покосился на экран.     – Да-да, Роджерс, я продолжаю лезть, куда не просят, – мрачно сказал Тони. – Но это неважно, ты и так знаешь, что я – дерьмо. Да, кстати! Растяпа, передай...     Кэп растерянно принял папку с бумагами.     – Я тут покопался по архивам, здесь вся информация о твоём Тайлере. Посмотри, может интересно будет, сам ведь не найдёшь...     – Тони...     – Слушай, чего ты пришёл? Извинений хочешь? Не буду я извиняться, смысла нет. Я вон перед Пеппер извинялся, извинялся, а без толку, она всё равно ушла. На фиг я ей сдался, я же, как ни стараюсь, вечно то куда-нибудь влезу, то чего-нибудь нарушу. Знаю, проходили... Всем, Роджерс, нужны удобные люди. А я неудобный, и жить, как полагается, не умею. Ну, ладно... Папку взял? Кофе взял? Иди отсюда.     – Тони, послушай...     – Роджерс, я тебя по-человечески прошу, уйди! Да, я отвратительный тип! Но, в конце концов, это моя мастерская, и я имею право побыть тут один!     Кэп вздрогнул.     – Ты можешь меня и из башни выставить.     Тони устало отвернулся.     – Если решишь всё-таки выпить кофе, учти, он с перцем. Держи под рукой воду, чтобы горло не обожгло...
БОГАТЫЙ ВНУТРЕННИЙ МИР Наши бактерии могут рассказать о нас больше, чем мы думаем
Последние исследования показали, что живущие внутри нас микробы очень сильно влияют на наше здоровье, поведение и даже характер. Как этим крошкам удается манипулировать нами и насколько много в людях микробного, «Чердаку» рассказал заведующий лабораторией биоинформатики НИИ физико-химической медицины ФМБА РФ Дмитрий Алексеев.
читать дальше100 триллионов клеток, 10 миллионов генов, почти 2 килограмма чистого веса. О микробном богатстве внутри нас мы вспоминаем, только когда покупаем кефир «с бифидобактериями» или травимся непривычной пищей в экзотических странах. На каждую родную клетку человеческого организма приходится почти десять клеток бактериальных, так что неудивительно, что все они очень активно влияют на нашу жизнь.
«Как только появились существа, у которых была система пищеварения, у них внутри поселились бактерии, – рассказывает Дмитрий Алексеев. – Они помогают нам с пищеварением и многими другими вещами, а мы помогаем им: люди для бактерий – это корабль для путешествий и получения энергии. Кстати, любая бактерия внутри кишечника, будь у нее возможность, немедленно нас бы съела, но наша иммунная система научились контролировать этот процесс так, чтобы бактерии занимались своими делами, не разрастались слишком сильно и еще и приносили нам пользу».
Самый чувствительный орган
«Мы привыкли думать, что микробы – это всего лишь причина наших заболеваний, – говорит Дмитрий Алексеев. – Но внутри нас они фактически являются целым органом, и поэтому надо менять отношение. Мы же не говорим, что проблемы с сердцем испортили, скажем, печень. Так и наша микробиота не провоцирует ожирение, диабет или даже рак, а страдает от этих комплексных заболеваний вместе со всеми другими органами».
За последнее десятилетие техники геномных исследований значительно подешевели, и теперь за вменяемые деньги можно расшифровать геном не только одного организма, но и целого сообщества, вроде обитающих внутри нас бактерий. Такие исследования называют метагеномными, и их результаты впечатляют. Так, по микробиому – совокупности генов всех наших бактерий – можно, не глядя на человека и не имея данных других анализов, диагностировать ожирение с вероятностью около 90%. Если попытаться то же самое проделать, используя геном самого человека, то вероятность будет всего около 60%. Наши микробы больше знают о нас, чем мы сами.
«Бактерий очень много, они очень быстро размножаются и умеют обмениваться генами, – рассказывает Дмитрий Алексеев. – Поэтому микробиота – это наш самый быстрый в смысле адаптации орган. Вода, еда, воздух, с которым взаимодействуют бактерии в легких, – микробиота контактирует с миром больше, чем все остальные органы. За счет нее мы приспосабливаемся к внешней среде, она первая страдает он плохих условий, и именно здесь раньше всего можно увидеть признаки разных болезней. Например, мы сравнивали микробиоту русских и китайцев и увидели, что у бактерий последних есть огромное количество генов для утилизации тяжелых металлов. Почему? Видимо, этой гадости очень много вокруг них, и скоро от этого станет плохо всему организму».
Учитывая, какое огромное количество информации об окружающей среде мы получаем через еду и питье, ученые уже довольно давно думают, как использовать это богатство в диагностике. Ведь измерить все показатели воздуха, еды и воды невозможно, а по анализу микробиоты теоретически все патологические изменения в организме можно увидеть на самых ранних стадиях. Более того, уже сейчас можно персонально скорректировать питание, а в будущем, возможно, и диагностировать различные серьезные заболевания вроде рака на самых ранних стадиях.
Микробиота и мышление
Понятно и естественно, что микробиота влияет на пищеварение или обмен веществ. Но может ли она определять наше мышление и психическое здоровье? Чтобы разобраться в этом вопросе, ученые ставили эксперименты на мышах. Например, исследователи сравнивали две группы животных: одни были спокойные и флегматичные, а другие – дерганые и агрессивные. Чтобы зафиксировать эти отличия в цифрах, ученые сажали мышей на неудобный высокий постамент и засекали время, через которое грызуны спрыгивали вниз. Затем микробиоту спокойных мышей пересадили агрессивным и наоборот. В результате грызуны «менялись поведением»: бывшие тихони становились сорви-головами, а недавние возмутители спокойствия сидели на постаментах как влитые. Для проверки результатов проводили контрольный эксперимент: микробиоту агрессивных пересаживали агрессивным, а спокойных – спокойным. Эффекта не обнаружилось.
«Можно сказать, что у человека есть три нервные системы: центральная, небольшая нервная система для автономной работы сердца и еще одна огромная нервная система, отвечающая за пищеварение и другие функции внутренних органов, – рассказывает Дмитрий Алексеев. – Фактически это провода от кишечника к печени, селезенке, разным железам. У нас в животе химический реактор, где все время выделяются желчь, ферменты, другие вещества, и, чтобы регулировать эти процессы, нужны огромные потоки информации.
«Более того, основное депо выработки веществ для синтеза дофамина и серотонина – нейромедиаторов, управляющих работой мозга, – тоже находится здесь: их производит микробиота. В животе постоянно идут вычисления, которые влияют на мышление, а мы о них даже не имеем представления».
Иногда сигналы этой периферической нервной системы все-таки пробиваются в сознание. На нервной почве перед важными событиями мы бегаем в туалет, а влюбившись, чувствуем «бабочек в животе», но в нормальном состоянии нам кажется, что мы независимы от наших внутренностей и уж тем более бактерий.
«Сейчас появляются работы, связывающие мышление и микробиоту, – говорит Дмитрий Алексеев. – Например, очень интересная история складывается с аутизмом. Есть тест на аутичность мышей, когда они раскапывают и закапывают в землю блестящие шарики, и есть экспериментальные свидетельства, что пересадка микробиоты сильно влияет на такое поведение. Аутичные мыши становятся здоровыми и наоборот».
Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты: индивидуальность микробиоты
В 2014 году в Нью-Йорке ученые рыскали по станциям подземки и собирали мазки бактерий с эскалаторов, турникетов и ручек. Они хотели выяснить, что бактерии могут рассказать о каждой станции и отличаются ли они между собой. Оказалось, что да, и очень заметно: микрофлора каждой станции буквально хранит всю ее историю. Где-то несколько лет назад было наводнение – теперь там живут особые бактерии, тут – явно выход в Чайна-таун или Гарлем, а здесь тянется шлейф молочнокислых бактерий с рук и ног разносчиков пиццы, которые особенно часто спускаются в метро именно на этой станции.
Микробиота человека может рассказать еще больше. По словам Роба Найта , микробиолога из Принстона, бактерии коралловых рифов и прерий отличаются меньше, чем бактерии у нас во рту и кишечнике, а создатели сериала «CSI: место преступления» считают, что ФБР скоро сможет вычислять хозяина компьютерной мышки по обитающим на ней бактериям. По мнению того же Найта, они пока немного преувеличивают, но в обозримом будущем эта перспектива вполне может стать реальностью.
«Вообще, отличия в составе микробиоты всегда относительные, – говорит Дмитрий Алексеев. – Миллионы бактерий проходят через организм, не задерживаясь, а примерно 200 основных видов у нас всех одни и те же – дело только в дисбалансе, в соотношениях этих бактерий, который может много о чем рассказать. Мы проводили исследование на жителях разных городов и деревень России и увидели интересную историю.
Микробиота всех отечественных горожан оказалась примерно одинаковой и похожей на микробиоту среднего европейца или американца.
Одна группа бактерий превалирует, других совсем чуть-чуть, и так всегда. Как будто магазинная еда с консервантами – это такой фильтр, который отсеивает только определенный состав бактерий».
Для микробиоты деревенских жителей у российских ученых получился совершенно другой результат. Все деревни не только сильно отличались от города, но еще и между собой: у каждой местности оказались свои микробы.
Первые годы жизни
Британский химик Дэвид Уитлок не моется уже 12 лет, лишь дважды в день обтирается особым порошком, заменяющим ему мочалку и мыло. Уитлок боится новой заразы – гигиены. Фанатичное увлечение европейцев чистотой сыграло с ними злую шутку. В стерильных помещениях выросли дети с аллергиями, пищевыми расстройствами и слабой иммунной системой, что объясняется как раз особенностями развития микробиоты.
«В детстве иммунная система запоминает тех, кто живет у маленького человека в кишечнике как бы по специальному «баркоду», уникальному белковому составу оболочек бактериальных клеток. А после – все: режим обучения закончен, правильные антитела выработаны. Любая незнакомая бактерия, которая попадает к нам после, автоматически оценивается как вредная. Поэтому важно, чтобы у ребенка в детстве была наиболее разнообразная и здоровая микробиота».
В одном исследовании авторы объясняют привычку малышей тащить все незнакомые предметы в рот серьезной эволюционной выгодой. Дети «сканируют» окружающую местность на предмет новых бактерий, а потом во время кормления передают их матери. Ее взрослый организм быстро вырабатывает нужные и во время следующего кормления отдает их ребенку обратно. Так иммунная система мамы учит иммунную систему малыша справляться с новыми бактериями.
В другой работе ученые внимательно исследовали микробиоту ребенка, чтобы увидеть ключевые события первых дней жизни. Первая высокая температура, переход на детское питание – все эти события, как оказалось, достаточно сильно влияют на бактерии малыша, но даже близко не могут сравниться с приемом антибиотика. После этого потрясения микрофлора резко меняется и приходит в себя еще несколько недель.
Кстати, именно с антибиотиками связывают и мировую эпидемию ожирения. Сейчас в корма животных часто добавляют следовые количества антибиотиков. Они сбивают обмен веществ, и начинается резкий набор веса. Потом животное убивают, разделывают, и мясо, все еще содержащее антибиотики, попадает в магазины, а оттуда – к нам на стол и в кишечник, где история повторяется: снова нарушение обмена веществ и снова лишний вес.
На пути к новой медицине
Геномные исследования микробиоты пока только приходят в медицину, хотя диагноз «дисбактериоз», наверное, хоть раз ставили каждому читателю. Сейчас по составу микробиоты могут скорректировать питание и образ жизни, но в будущем ученые обещают сделать анализ микробиоты настолько чувствительным, что у него появится предсказательная сила для выявления раковых заболеваний на ранних стадиях, и настолько точным, что он сможет, например, заменить неприятные процедуры колоноскопии и гастроскопии.
Предвестники будущей микробной терапии уже появились: экзотическая процедура пересадки микробиоты, она же фекальная трансплантация. Некоторым пациентам назначают ее при сильных кишечных инфекциях, которые можно подхватить в стационаре. В ослабленной предыдущим лечением антибиотиками микрофлоре человека сильно распространяется патогенный микроб, и победить его иногда можно только пересадкой нормальной, привычной организму, микробиоты, которая способна потеснить захватчика в кишечнике.
«Вообще, микробиота – это пока не медицинская история в европейском понимании этого слова, – говорит Алексеев. – Европейская медицина – это лечение недугов. В нормальном состоянии человек здоров, потом появилась боль или другие симптомы, потом он пришел к врачу и его продиагностировали, полечили, и боль прошла. В восточной медицине все наоборот: ты болен всегда, ты умираешь и можно только подкорректировать этот процесс; чтобы пойти к врачу или заняться здоровьем, там не ждут боли».
Теперь такая практика появляется и в Европе. Ее называют медициной будущего или медициной четырех «П». Предиктивная – можно предсказывать течение болезни. Персональная – лечение подбирается индивидуально. Превентивная – лечение начинается до появления симптомов. При участии пациента – человек занимается своим здоровьем, а не ходит «подлечиться» с появлением симптомов.
Кстати, активных пациентов в России, судя по всему, уже немало. В конце января биотехнологическая компания «Атлас», которая анализирует геном человека, выделенный из слюны, вместе с возглавляемой Алексеевым компанией «Кномикс» начали краудфандинг-проект по изучению микробиоты: заявленные учеными 500 тысяч рублей собрали за первые два дня, а с тех пор сумма перевалила за миллион. Теперь каждый вкладчик станет еще и испытуемым. Сдаст анализ кала, получит результаты метагеномного исследования своей микробиоты и советы по питанию на ближайшие две недели с рекомендациями по каждому приему пищи: сколько белков, жиров или медленных углеводов хорошо съесть на завтрак, обед и ужин.
В идеале такая диета должна сбалансировать микробиоту человека и положительно повлиять на самочувствие. Поэтому после двух недель микробиоту испытуемого снова возьмут на анализ, чтобы отследить изменения. Что получится? Пока неясно.
      В госпиталь городка Бодо попал пациент в критическом состоянии. Ему требовался аппарат искуственного дыхания (UPD: ЭКМО, более сложный аппарат - оборудование для экстракорпоральной мембранной оксигенации). Ближайший был в 400 км в Трондхейме. 10 часов езды по горным дорогам Норвегии. Врачи позвонили в... ВВС Норвегии. База ВВС как раз рядом с Трондхеймом.       читать дальшеПовезло - истребитель F16 с редким дополнительным отсеком для груза был на земле. Аппарат доставили на военный аэродром, загрузили и пилот поддал жару: долетел до Бодо за 25 минут вместо обычных 35.       Через 40 минут после звонка в ВВС Норвегии аппарат был в госпитале, жизнь гражданина Норвегии была спасена.       Вот зачем нужны реактивные истребители, оказывается)))
      Из комментариев:       Алексей Генник: Я эту историю уже рассказывал - но в свете нынешнего бюджета не грех напомнить. У меня мама и отчим уехали в Германию в конце 90-х. Из-за Натана (отчима) - у него плохо с сердцем стало, в институте Алмазова сделали коронарное шунтирование и сказали буквально следующее - если хотите жить - уезжайте, реабилитации здесь нет. Ну и уехали - тогда это еще было вполне себе возможно.       Там уже жили друзья и мама с Натаном Ильичом смогли перебраться в Мюнхен - райское место для эмигрантов. Мама хорошо выучила язык и даже устроилась на работу, Натан язык не выучил, да и работать ему уже как-то не по возрасту и здоровью было.       Поскольку в детстве он пережил блокаду и эвакуацию. Что хорошо на здоровье не сказывается. Потом всю жизнь проработал а почтовом ящике - разрабатывал системы связи для военных. Пока это надо было. Как не надо стало - работал дворником на Сенной, продавал автозапчасти на Энергетиков, в ларьке торговал - короче, все знакомо.       Но не важно - в 2003 или 2004-ом у него случился инсульт. На станции Мариенплац - в S-Bahn, самый центр Мюнхена. Скорая приехала через 3 минуты, уже на эскалаторе стали делать капельницы, короче - вытащили, но здоровье стало совсем уж шаткое, а тут еще диабет, опухоль, которая вяло растет (и ее каждые полгода чистят - поскольку удалить совсем сердце не позволяет) - много всяких болячек, но в целом все терпимо, жить можно. Но дернул Натана Ильича черт съездить на Родину. На 9-е мая ему, как блокаднику, полагались льготные билеты - вот и полетели в Санкт-Петербург в 2009-ом году, внуков на месте навестить.       Прилетел он в начале мая. А числа так 8-го решил поехать к нам на дачу. Там мы посидели, в бане попарились, а наутро стало ему нехорошо. Качественно так нехорошо - температура под 39, идти сам не может, бредит и сознание теряет. Отвезли мы тогда его в Петербург и срочно вызвали скорую.       А дальше начался ад. Скорая отвезла Натана Ильича в 3-ю городскую больницу на Вавиловых. Это которая в народе "3-я истребительная". Там маме быстренько сказали, что при таком букете заболеваний и выявленной пневмонии лечить абсолютно бессмысленно - типа денmги не тратьте и приготовьтесь забирать в ближайшие дни тело.       Если бы Натан продолжал жить в России - все бы так и состоялось. Но у него была немецкая страховка. И страховая неожиданно для нашей больницы прям из Германии начала названивать - дескать, как там наш пациент и какое лечение вы ему предоставляете? Услышав, какое именно, немецкая сторона напряглась и попросила ничего не давать и держать в реанимации до приезда бригады из Мюнхена.       И ведь через 36 часов бригада (из Мюнхена!) приехала. Забрала Натана Ильича, повезла в аэропорт Пулково, где уже жал специально оборудованный борт с реанимационным оборудованием. В тот же день Натан был в больнице в Нойперлахе (мама живет в Унтерхахинге - кто знает географию Мюнхена, тот поймет, что даже о ее удобстdе позаботились). Еще в скорой Натана ввели в искусственную кому - из которой потом не выводили 3 месяца. В это время подбирали антибиотики, которые возьмут пневмонию (поскольку наши врачи умудрились вколоть ему старые антибиотики, которые только резко повысили резистентность заразы в его легких) Через 3 месяца его вывели из комы, через 4 с половиной выписали домой. Кстати, он и сегодня дома. Недавно по скайпу говорили. Ну, не скажу, что со здоровьем у него все как у Валуева. Но пока - намного лучше, чем у Бубликова.       Это я к чему - когда мы эту историю рассказывали нашим соотечественникам, то вопрос был один: он вообще кто, что за ним самолет послали? Миллионер? Разведчик? Он хоть гражданин ФРГ?       Нет. Он - советский пенсионер, который так и не выучил немецкий. Не гражданин Германии, более того - всю жизнь проработал на советский ВПК (пока тот не гикнулся). Живет на пенсию блокадника и социал. Да никто он в Германии - у него просто страховка и вид на жительство. И этого достаточно. Это без морали - просто информация к размышлению о величии страны. На фотографии - это мы с мамой и Натаном летом ездили на Кимзее - в один из дворцов Людвига II-го...
      Из жизни детей       Мальчика, лет девяти, переводят в новую школу. На собеседовании его спрашивают сколько он знает времен года.       Парень зависает и аккуратно говорит: "ДВА".       Директриса аккуратно ему намекает, типа а если подумать?       Парень еще зависает и говорит: "Вот, честно, не помню".       Директриса выразительно смотрит на багровую маму мальчика и отправляет их в коридор. В коридоре происходит предсказуемая сцена, когда мама спрашивает мальчика, "ЧТО ЭТО, БЛЯДЬ, БЫЛО ???!!"       "Мама! - отвечает ей сын. - Я правда не помню с этим никого, кроме Чайковского и Вивальди!"
      Держите вам в ленту "Весну" Вивальди в очень необычном исполнении.
Название: Один, два, три Автор: julia-sp Бета: обезбеченные мы, обезгаммленые, и переночевать нам негде Канон: The Avengers MCU Пейринг: «Баки» Барнс/Стив Роджерс/Тони Старк Категория: юст, слеш Жанр: романс, ангст, нагло переходящий во флафф. Рейтинг: PG-15 самое большее, увы, читатель, увы... Саммари: счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт неотлюбленным! Предупреждение: Бакицентрический фик. АУ, ООС, мат, упоминание пыток и секса. Для особо озабоченных: Порядок в пейринге дан по количеству внимания уделённому автором каждому персонажу. Ну, или по порядку их появления в фике. А вот кепостарк это или старбакс, и кто там сверху – решайте сами. Размер: миди, ≈ 11 000 слов Статус: закончен
      Глава 1. ОдинГлава 1. Один       Цементный пол пахнет плесенью и сыростью, серый свет сочится откуда-то сверху. Заброшенный склад, задворки большого города.       Тут ему самое место.       Он смотрит и смотрит в темноту. Тьма – символ его жизни. А ещё – огонь. Как в той книжке, «Красное и чёрное», кажется. Впрочем, он не читал.       А вот обложку помнит. Тёмно-зелёная, потертая. Он ещё смеялся, что издатель – балбес: книжке с таким названием и обложка нужна соответствующих цветов.       А он... Он... Тонкие пальцы. Худые, как щепки. Они держали книгу так бережно, будто господь специально создал их для этого. Книги. И кисти – пальцы вечно были в цветных пятнах. И глаза тоже были цветные-цветные: синие, серые, голубые. Хотя он и не большой мастак различать оттенки, он – парень простой, куда ему...       Серое. Чёрное.       Холодно.       Его тошнит чернотой. Это неправильно, надо, чтобы всё было белое.       Белый цвет – это боль. Она нужна, она очищает. Не остаётся ни снов, ни колебаний, ни волнения. Хорошо.       Так, как и должно быть..       Когда километры боли заносят плотной пеленой тьму и огонь, можно как-то жить. Забыть отчаяние, забыть, что не вписался в мир.       Мир ведь для правильных парней.       А он – неправильный.       Сейчас бы упасть на лежак, дать обмотать себя электродами и позволить волнам боли смыть грязную пену мыслей, вычистить, выбелить до кости.       Почему он не вернулся?..       Хотя куда, собственно? После их сокрушительного фиаско организация разгромлена, а шефы, если и на свободе, то ушли в глубокое подполье. И адреса не оставили.       Да и к чему – ему? Он – идеальный убийца, палач, ориентироваться в мире гражданских его никто не учил, на то была группа сопровождения.       Теперь от них никого не осталось.       Да и наплевать.       Потому что была и другая причина.       Серые глаза. Голубые...       «Я твой друг».       Не тепло, не радость, эти слова тянули за собой отчётливый запах лжи и предательства.       Но – держали. Не давали сорваться, выматывали, ныли и болели как зуб, поднимались в горле тошнотой и такой чёрной тоской, что хоть стреляйся.       Вот и забился как крыса в угол. Не искал своих, вообще потерял желание что-то делать. Жрать захотелось – ночью ограбил магазин. Одежда и тощая пачка наличности, на следующий день закупался, мимолётно удивляясь ценам...       Пустое.       Реальной была только тьма.       Жирный, омерзительный чернозём его сознания пучится и вымётывает из себя ядовитые цветы воспоминаний.       Тонкие пальцы. И взгляд из-под ресниц – синий, упрямый, такой свой, неотторжимый, с мясом не выдрать, напалмом не выжечь. Фундамент.       Стиви...       Это мама его так звала – Стиви. А он отзывался, не спорил, не ершился, был послушным и ласковым... Женщины умилялись – золотой ребёнок, мужчины презрительно кривились – не мужик растёт, а тряпка.       Идиоты.       Он один знал правду – стивово тихое упорство было словно в книге соломоновой «крепко как смерть». Его можно было убить, но не сломать.       Вот только он был решительно против того, чтобы убили.       Придурок с повышенным чувством чести: лез, дрался, харкал кровью, и тонкую кожу пятнали ссадины и синяки. Не дёргался, когда прижигали йодом, молчал, когда вправляли вывихи – пришлось научиться оказывать первую помощь, куда деваться-то? Драться тоже пришлось научиться как следует: в их компании неженок и так не терпели, а это чудо умудрялось постоянно сцепиться с самыми тупыми и сильными.       Почему помнится именно он?       Лежит как печать на сердце, как перстень на руке.       Больно.       Это неправильная боль, она тянет его всё дальше в цвет, в хаос, в трудное, неудобное, туда, где ему нет места.       А ведь именно он... При-печатал. За-клеймил.       Выбраковал.       «– Гляди, это Гончие Псы! А там – Вега!»       Крыши – особый мир. Мало, кто знает, но в городе тоже есть пустыня. Странная, порой щетинящаяся джунглями построек, устланная металлом и щёбенкой крошащейся черепицы, уводящая в лабиринты – диковатый мальчишеский рай.       Там приятно валяться, греясь о щедро отдаваемые остатки тепла, таращиться в небо, трепаться обо всём на свете. Стив умный, он любит историю, а уж приключениями зачитываются они оба. И мечтают напропалую о дальних странах и сражениях с пиратами, красавицы и сокровища идут опционально – не это главное в жизни крутых двенадцатилетних парней.       «– Я буду капитаном корабля! А если придумают, как полететь к звёздам, капитаном космического корабля!       – А куда бы ты полетел?       – На Марс.       – А я бы на Юпитер, там красивей.       – Ладно, сперва на Марс, а потом на Юпитер. А ты будешь моим штурманом и художником.       – Хорошо. А ещё кого ты хочешь взять?       – А разве нам ещё кто-нибудь нужен?»       И правда. Нет, в их компании, кажется, ещё кто-то был – смазанные лица, тени, – но многие смотрели на тощего астматика со снисходительным презрением, и едва заметив такое, он безжалостно рвал связи, потому что – какой смысл общаться с дураками?       Стив называл его Баки. Баки... Это имя ни о чём не говорит, не будит воспоминаний, это просто набор звуков. Вероятно, у него была семья? Но вместо памяти – чёрная дыра. Баки – это неинтересно. А вот Стив...       Стив. Тяжёлый запах лекарств и надсадный кашель, тонкая льняная прядка и шипение масла на сковороде. Микстуры. Книги. Рисунки.       Его всегда нужно было защищать. Так много напастей: болезни, хамы, да просто жизнь... Она вообще-то штука безжалостная.       В пятнадцать лет они учились басить и жадно выискивали пушок на подбородках. А потом Баки с высоты своего первого поцелуя снисходительно рассуждал о женском поле, а Стив... Стив тогда переживал свой первый отказ, и это было так гнусно и несправедливо, что он отчаянно, горячо и искренне утешал его, клялся и божился, что всё в порядке – просто не повезло, девчонка попалась тупая, как полено! Да и не из-за чего расстраиваться, все женщины – дуры и вообще тьфу, а в такого замечательного Стива просто невозможно не влюбиться!       Стив смотрел на него, и в его глазах мешались печаль и смешинки. А потом он ясно улыбнулся.       – Ничего, я попробую ещё раз.       И его вдруг окатило волной ревности – Стиви будет гулять с девчонками? Это... нет!       Захотелось сжать худые плечи и показать своё умение целоваться. Закрыть собой уже навсегда, держать, не отпускать. Потому что все женщины, и правда, тьфу по сравнению со Стивом.       Да и вообще – все люди.       Чёрный парализующий ужас пришёл секундой позже. Чудовищный стыд, ошпаривший его внутренности словно кипятком, тошнотворное осознание того, какой грязью он является. Что если об этом узнает хоть одна живая душа – ему не жить. Не убьют – сам повесишься...       Такие люди были ниже собак, ниже негров, подонки, блевотина общества – без надежды, без просвета, всеми презираемые и ненавидимые. Их держали в клиниках, словно опасных сумасшедших, они были уродами, а парни шептались, что в тюрьмах...       Он вздрогнул.       – Баки, ты что?       – В-всё в порядке. Конечно, ты ещё встретишь свою девушку.       Об этом нельзя было думать. Он запретил себе накрепко, намертво, навек прибитый страхом – он даже сам с собой десятой дорогой обходил такие мысли.       Конечно, со временем он притерпелся, всё улеглось, и ему удалось внушить себе, что это было просто минутное помрачение. Он крутил романы с девчонками, и даже побывал в известном доме. Не хвастался этим, ну было и было – приятно, небезынтересно, подумаешь...       А то, что Стив, Стив-Стив-Стив-Стив – огромное тёплое, звенящее, такое родное, такое его, самое близкое, самое прекрасное... И нежность, и боль, и щенячье счастье – это ничего, всё в порядке, они же лучше друзья! Самые лучше в мире! На фронт уходил – его защищать. И как дурак при этом радовался, что у Стива астма, и сколько он не бейся, не пустят его, и он останется цел. Не надо ему, там опасно, там стреляют...
      ***       Фронт был как второе рождение. Это когда тебя из тёплой материнской утробы выбрасывают в холодный, смертельный, отвратительно жестокий и равнодушный мир. Они шли, ехали, ползли по грязи. Дрались, и земля оказалось совсем ненадёжной штукой, а визг снарядов вгрызался в кости и рвал мясо налево и направо...       Плен. Вонь. Обречённое отчаяние – отсюда не выбраться. Стиви, прости... Ты же будешь меня помнить? Под пытками твердил свой номер, чтобы не рехнуться от кислого ужаса подступающей смерти. Это почти не помнится. Только помнится, как стояло перед глазами его лицо...
      ***       Спасение казалось продолжением бреда. В него же столько дряни напихали, неудивительно. Высокий и сильный Стив, жуткий урод с алым черепом вместо лица, море огня – и надо было бежать, взбираться по лестницам, прыгать, и держаться-держаться-держаться, не отключаться, не слепнуть, двигать не своим телом. Позже, конечно, он пришёл в себя, очнулся...       А мир уже был другим.       Просто другим – и всё.       Стив был рядом. Но это был не Стив. Пугающе огромный, уверенный в себе, спокойно отдающий приказы... Командиром он оказался хорошим. Неопытным, разумеется, но критиков среди них не нашлось. И ещё его совсем не нужно было защищать. И у него никогда не было времени. Столько забот, он же – герой, Капитан Америка, надежда нации.       Время стремительно неслось вперёд, походя сметая прошлое – в пыль, в хлам! – и что с того, что кому-то оно было домом! Мир мчался вскачь, сдирая плоть реальности до кости, расчищая место для нового. И Стив тоже рвался вперёд, безжалостно и жестоко меняясь, теряя последние капли себя прежнего. Он сбросил маленького Стиви, как сбрасывают обветшавшую и нелепую детскую одежду.       А у него... У него остались воспоминания о рисунках на пожелтевшей бумаге, о лекарствах от скарлатины и цыплячьих ключицах. Мечты на крыше, прыжки с тарзанки – Стива всегда уносило дальше всех, ведь он же лёгонький... – и прочая детская чепуха. Вот только никому это больше не было нужно.       Нет, он не жаловался, не скулил. Всё понимал, отдавал должное.       И тосковал.       Был в его команде, старался поспевать, шёл за ним – привычка-то прикрывать его спину никуда не делась. Да только Капитану Америке прикрытие не было нужно – он сам кого хочешь прикроет. Ну, удалось пару раз снять целящих в него фашистов, так ведь ему теперь те пули, что слону дробина. Но всё равно, хоть и мизерная, а польза.       Он отчаянно пытался привыкнуть, склеить в своём сознании эту гору мышц и его маленького Стиви, популярного и всеми желанного героя и тихого скромного паренька. А ещё притерпеться к тому, что он для него теперь – просто один из команды. Он отчаянно тянулся к Стиву... и боялся быть навязчивым. И захлёбывался от оглушительного мертвящего сознания собственной ненужности.       Стив всё время уходил. На совещания, на испытания, в лаборатории, в прорыв... Дрался, лез смерти в зубы, спасал мир. И приставать к нему после этого со своими воспоминаниями, соплями и прочей хренью...       Он себя ещё уважать не перестал.       Порой малодушно думалось – уж лучше бы убили. Он уже потерял самое дорогое, что было в жизни, зачем ему этот супергерой, когда больше нет его Стиви! Словно дыра в груди, и свистит в неё огнём и тьмою смерть. Но и надежда ещё трепыхалась, и он стискивал зубы и отчаянно пытался зарастить неумолимо расползающуюся между ними пропасть. Порой вворачивал старые шутки и воспоминания, а Стив когда и улыбался, а когда и внимания не обращал.       Что ж. Смирись.       Детство ведь всегда кончается, правда?       Держи лицо и живи.
      А потом он упал.
      Глава 2. ДваГлава 2. Два       Тихие шаги. Хруст цементной крошки под тяжёлыми ботинками. И он мгновенно понимает, кто сюда заявился. Он чует гостя сквозь стены, сквозь стылый воздух и грязные сумерки бетонной норы.       Нет смысла отступать. Он подаётся дальше в тень, сидит, слушает, нутром впитывая каждое движение – скрипнула подошва, микронный толчок сквозняка, шаг, поворот...       Драться даже мысли нет. Только тоска воет надсадно – пришёл, разыскал, зачем, зачем?!       Он появляется в проёме – гигантская тень, чёрное на сером. Чёрное тут же линяет: вспыхивает светлая прядь и мазок пастели – скулы...       – Баки.       Он дёргается. Слово колет, словно контакт пробитый током. И отчаянно хочется сбежать.       Но поступить так, значит бегать всю жизнь. Он слабо улыбается, узнавая это рассуждение – так говорил Стиви...       Его Стиви мёртв.       А живая могила, поглотившая его, надвигается – медленно, неотвратимо.       – Пошёл вон.       Капитан Америка словно врезается в стену. И следующий шаг даётся ему трудней.       – Баки.       – Здесь нет Баки.       Капитан осторожно опускается рядом с ним на корточки, заглядывает в глаза.       – Баки здесь.       Нет.       Нет.       Никакого Баки не существует.       Ты убил его, кэп.
      ***       Ветер победно ревел в трубе горных склонов, снег сдувало с камней, у белого света проступал мало кому ведомый подшёрсток из тьмы.       Сталь вгрызалась в ладони ледяным холодом, поезд грохотал железными сочленениями, мчась слепо, безумно – вперёд, вперёд, вперёд! К гибели или к жизни – машине было всё равно. Поезд кричал дико и страшно, пытаясь пронзить своим воплем зимние горы.       И он кричал тоже.       Его вышвырнуло из грохочущего масляного нутра – из вагона и из жизни, нелепо, случайно, глупо.       Кончики пальцев – вот и всё, что соединяло его сейчас с собственным существованием. Слишком тонкая нить.       Стив тянулся к нему и тоже кричал, но он не слышал, не мог разобрать ни слова, до него доносились лишь интонации – и в них был приказ.       Вот только сталь не подчиняется приказам.       Ветер остервенело рвал его прочь от поезда и от жизни, и скорость вливала в него несокрушимую силу.       Стив, Стиви!       Он видел глаза – словно серое зимнее небо, и бледно-розовый мазок губ, Стив тянул к нему руку, не уходил, и надежда вспыхнула в нём с новой силой – это его друг, друг, друг!       Но проклятая скоба вдруг треснула и отдала – просто и легко. И падая вниз, он кричал от ужаса и отчаяния – вот и всё, пропасть отодрала их друг от друга уже навсегда.       Мелькали смазанные абрисы скал, его переполняла лёгкость и беспомощность – сколько не извивайся, сколько не хватай руками воздух, падение не остановить.       А потом был удар.
      ***       Сейчас его тело прячется в тени – Капитан Америка словно в засаду залёг. А лицо на свету – манок, ложная мишень, только высунься, подойди, охотник уже ждёт тебя, глупая дичь...       Идеальная подделка – глаза, всё так же мерцающие синью, и ресницы, бросающие на щёки глубокую тень.       «– Нарисуй мне свой портрет.       – Зачем?       – Подружку тебе найду. Помнишь, мы читали, как короли раньше сперва на портреты принцесс смотрели, а потом женились.       – Ты обалдел? Я тебе что, принцесса?»       Взбесившаяся память сбивает ориентиры, палит по нему шрапнелью образов, кружит в цветном калейдоскопе.       Капитан Америка смотрит.       Наверное, это очень интересное зрелище...
      ***       ...Он очнулся и удивился, что ещё жив. Вокруг тускнел зимний закатный пейзаж, и стояла оглушительная тишина.       Камни. Снег. Он попытался сесть, но не смог – острая боль пронзила тело, и стало ясно, что лучше не дёргаться. Ноги не чувствовались, одна рука была размозжена в хлам: изодранная куртка едва прикрывала страшное месиво, засохшее чёрно-багровыми струпьями. Вторая рука, кажется, уцелела. Он попытался подтянуть колени, перевернулся на бок, огляделся...       Дно ущелья. Нет, самому отсюда не выбраться – по этим склонам и здоровый-то не всякий поднимется. Разве что такой как Стив.       Стив.       Надежда полыхнула так ослепительно, что на мгновение стало жарко. Ну, конечно же, конечно! Стив найдёт его обязательно, разве он бросит его в беде? Вот закончит операцию и отправится на поиски. Сколько прошло времени? Вечереет – значит, часов восемь. Стив наверняка уже ищет его.       Однако на месте оставаться нельзя. Нужно ползти – движение согревает, он продержится дольше и сумеет дождаться.       И он пополз.       Это было больно. Так больно, что ему потребовалась вся сила воли, чтобы не остановиться в ту же секунду. Опираться он мог только на одну руку, вторая безжизненным мешком волочилась по земле, цепляясь за камни. Ноги почти не работали, но он не сдавался: упирался, стонал, но упрямо двигался вперёд.       К Стиву.       Дали знать о себе раны – он чувствовал, как одежда набрякает кровью. Плохо, значит времени у него совсем мало, но с другой стороны Стиву будет легче: алый след на снегу виден издалека.       В ушах шумело, глаза застилало пеленой. Нет-нет, это ничего, надо держаться, Стив придёт совсем скоро. Он же умница и наверняка просчитал траекторию падения, запомнив, где он сорвался. Интересно, как он спустится? Наверное, с парашютом прыгнет... Как жаль, что нет ни спичек, ни топлива – костёр издалека виден. Мимолётно подумалось – ну вот и стал ты Робинзоном, костры, необитаемый остров, прямо романтика. Стиву сказать, вместе бы посмеялись.       Через полчаса он обессилел. Тело отказывалось повиноваться, лёгкие захлёбывались воздухом, на губах был вкус железа. Он слизывал его и сосал снег, пытаясь удержаться в сознании. Ничего, вот чуть-чуть отдохну...       Опасно, да, можно уснуть и замёрзнуть. Ещё минуту, и двинусь дальше. Стив. Стив...
      ...Когда он разлепил глаза, было уже утро. Скалы сверкали снегом, волосы превратились в сосульки, одежда заледенела и примёрзла к камням.       Он со стоном пытался отодрать себя от земли – тело не чувствовалось вообще.       А Стива не было.       Наверное, он просто его ещё не нашёл. Он скоро, он вот-вот...       И он пополз снова.       В этот раз было намного тяжелей – рука кое-как работала, а вот ноги – нет. Но он продолжал двигаться. Рычал, матерился, проклинал всё и вся – но полз. Сантиметр за сантиметром, вдох, выдох, вцепиться, подтянуться, секунда отдыха, вцепиться, подтянуться, отдых, вцепиться, подтянуться...       Ладонь потеряла чувствительность, пальцы, скользящие по снегу, не гнулись. Выдох, рывок... Снег, снег... Он кричал – скалы отразили хриплое карканье.       И – тишину.       Один...       Один!       Но почему? Стив!       Им овладело отчаяние. Остановиться, лечь... Нет, ни за что! Стив, наверное, ищет, просто он немного заблудился. Надо двигаться, надо! Стив придёт, и они выберутся отсюда!       Уходил час за часом, силы иссякали, к горлу подкатывала рвота, и голова кружилась так, что казалось – можно упасть даже лёжа на земле. Сознание уплывало, возвращалось снова, но он продолжал ползти.       Уже снова ночь... Стив, где же ты? Почему?.. Почему?       И вдруг он услышал лай. Совсем слабый, далёкий, но этого хватило: его оледенил ужас – не узнать эти звуки было нельзя. Немецкий патруль... Он рванулся вперёд, со всей силой отчаяния. Только не плен, нет, не снова! Пожалуйста, пожалуйста! Стив! Он хрипел, полз, катился, но всё было без толку – лай становился всё слышней.       Они вынырнули из тьмы, словно демоны из преисподней – ощеренные пасти, горящие глаза, и принялись остервенело рвать его, вгрызаясь в плоть. Он кричал от боли и пытался отбиваться, но их было так много...       – Хальт!       В глаза ударил слепящий свет фонарей, в грудь с силой пихнули прикладом. Они встали над ним – неумолимые чёрные силуэты. Приказали подняться, а когда он не смог, принялись избивать. Он корчился под ударами их сапог, пытаясь прикрыть живот и лицо. Кровь хлынула из ран с новой силой, и собаки совсем осатанели. Хруст костей, ругань, истошный лай и боль, боль, боль... Сознание милосердно погасло.
      ...– Ваше имя и номер части?       – Не помню.       Через секунду он уже кричал, срывая голос.       – Ваше имя и номер части?       – Н... не... помню...       – Упрямый. Кстати заметьте, с какими травмами он выжил.       – Да, это необычно. Добавьте ещё, посмотрим.       Он рвался из ремней, харкая кровью и желчью, чудовищная боль истязала каждый нерв и медленно отступала, оставляя его слабым и беспомощным.       – Ваше имя?       Твари... Он собрался с силами и обложил дознавателей отборным матом. И был немедленно наказан – в камеру его отволокли без сознания.       Пропитанный кровью топчан. Темнота и вонь. «Ещё!» «Интересный экземпляр» «Ваше имя?»...       Нет, имя нельзя говорить, они моментально вычислят, откуда он. Стив... Надо держаться, может быть, Стив ещё придёт и вытащит его из этой могилы.       Где-то играло радио. Он задрёмывал, безотчётно вслушиваясь в знакомые звуки – кто-то из охранников решил послушать BBC.       Позывные новостей, «Капитан Америка», «позавчера, восемнадцатого января была разгромлена...» Он слушал, распахнув глаза, не в силах поверить. Восемнадцатое января – это же через день после...       Сердце скатилось куда-то в пятки. Значит, Стив и не думал его спасать. Капитану Америке было не до этого – его ждали новые великие победы.
      Что было дальше?.. Нет, не вспомнить. Допросы, кажется, пытки. Ему было всё равно. Кто он, что – так и не сказал. Никто. Для Стива же никто, значит и вообще – никто.       Когда боль смывала его образ из сознания, он не сопротивлялся – зачем? Что будет – безразлично, но так было легче, так – правильней...
      ***       Эх, Гидра... Хреновая ты организация, вшивенькая. Даже память твои спецы как следует стереть не смогли.       Халтурщики.       – Баки!       Капитан Америка волнуется. Сейчас на месте прыгать начнёт.       – Баки, друг мой.       Берёт за плечи.       Ну, нет уж!!!       Он бьёт ему в рожу с маху, со всей дури, с остервенением и ненавистью.       – Здесь нет никакого Баки!       Его трясёт от омерзения.       Кэп сидит на цементном полу, зажимая рукой нос – между пальцев сочится кровь.       – Ты вспомнишь, – обещает он.       Зашибись, как смешно! Он наклоняется и шипит ему прямо в лицо:       – Я всё помню. Всё, ясно?       Серые глаза распахиваются. Капитан тянется к нему, отняв ладонь от лица.       Весь в крови, что твой агнец.       Он отшатывается.       – И не пытайся мне больше впарить сказочку про нашу дружбу! Мы были друзьями, пока ты не бросил меня подыхать там, в горах!       – Что?       Рука Стива падает.       Он криво усмехается. Заткнулся? Вот так-то лучше.       – Катись отсюда, великий герой, тебя там твои поклонники заждались. Не делай вид, что я тебе нужен.       Думал добить? Идиот... Этот танк с дороги и атомный взрыв не свернёт. Капитан подаётся вперёд, и в глазах его вспыхивают очень нехорошие искры.       – Ты совсем сдурел, Баки? – рубит он яростно. – Как ты вообще мог в такое поверить?! Да если бы я хоть на секунду заподозрил, что ты жив, то ни за что не ушёл бы оттуда! Я же уже вытаскивал тебя, я же именно из-за тебя тогда и сорвался за линию фронта! И ты после этого вообразил?.. Что переменилось, ну что, по твоему, а? Да ни-че-го! Баки, это же просто бред!       Он сердито смотрит, стряхивает с глаз светлую прядь, на лбу морщинка – и это такой Стив... Стиви. Тот так же злился и протестовал, когда он вмешивался в драку и укладывал его противников на землю. Память снова с размаху бьёт под дых – подворотни, бег наперегонки, заборы, содранные коленки...       «– Догоняй! Черепаха! Улитка!»       Если бы знать, как всё закончится. Дружба-дружба-любовь...       Его держат. Крепкая рука бережно перехватила поперёк груди, не даёт упасть.       – Что с тобой? Баки, ты в порядке?       Большой какой. Тот, другой, не его.       Он смотрит сверху – лён, небо, пастель. Дева Мария... Как же хочется просто всё забыть. Не его – то, что случилось между ними.       – Всё нормально. Отпусти.       Стив неохотно отпускает. Заботливо осматривает, проверяет, крепко ли он держится на ногах. Того и гляди сопельки утирать начнёт.       Тьма щерится на них со всех сторон. Не верю я тебе, друг мой, брат. И жизни-то никакой у меня не было, откуда опыту взяться? А интуиция уж сколько раз подводила...       И держаться от него надо подальше. А то ещё померещится... всякое. Тогда будет совсем плохо.       – Пойдём со мной, – говорит Стив, – там у нас ты будешь в безопасности. Поживёшь немного, оглядишься.       – Трофей тебе нужен?       Мощный кулак с размаху впечатывается в стену. Сейчас вмятина останется.       – Да какой трофей? Ты мой друг, Баки!       Друг... И враг. Солдат противной стороны. Это реальность, и забывать о ней не стоит.       Он криво ухмыляется.       – А твоим хозяевам я тоже друг?       Стив подбирается. Не Стив уже – Капитан Америка. Бронебойный снаряд смертельной силы.       – У меня нет хозяев. Это у Зимнего Солдата они были. Но не суди других по себе!       – Ух ты. Силён. Прямо хоть плакат рисуй. Хочешь сказать: прикажут – наплюёшь? Ради меня пойдёшь на конфликт с хо... ну хорошо, с руководством?       Стив тяжело усмехается.       – Пойду. Не впервой.       А вот это уже интересно!       – Да? И что там между вами было?       И тут сзади раздаётся:       – Парни, заканчивайте свои посиделки.
      Глава 3. НачалоГлава 3. Начало       Засада!       Рефлексы опережают мысль – разворот в прыжке, из руки вылетает нож...       ...В глаза бьёт алое и золотое.       Он парит над самым порогом – броня с головы до ног, и от литой блестящей фигуры волнами идёт тепло.       Да уж. Против такого с ножиком – даже не смешно.       Вот это поддержка. Друг... значит. Так к друзьям с силовым резервом в гости не ходят.       Он зло оборачивается к Стиву.       – Ну и что это за чучело?!       – Какой ты невежливый, – в низком голосе, звучащем из динамиков, слышна насмешка.       В глазах Стива – возмущение пополам с изумлением.       – Тони, ты что, за мной следил?       – Следил за тобой Джарвис. А я решил в свободное время поработать на подтанцовке. Мало ли что случится, а ты мне ещё дорог. Семейная реликвия, как-никак.       Бронированный человек сминает собой границы, заполняет пространство, весь он – сияние металла, брызжущая энергия, кажется, воздух вот-вот искрить начнёт.       – Я вам не мешал, даже когда этот ветеран тебе морду бил, так что оцени мою сдержанность. Но теперь извини, нам надо убираться отсюда, а то там снаружи зрители пожаловали.       – Гидра? – вскидывается Стив.       – Возможно. Нам лучше уходить сейчас, пока они не сомкнули кольцо.       – Вот и уходите, – выносит приговор он. – Я остаюсь.       – А ты не только грубиян, но и идиот.       – Тони! Баки, слушай, если решишь остаться, я останусь тоже.       – Идиотизм заразен. Лучше я вас обоих вырублю и утащу отсюда. Как вам такой вариант?       Снаружи слышен взрыв.       – Они прикончили твой мотоцикл, кэп. Первая жертва, пал в неравной борьбе.       Стив сдирает с себя щит.       – Баки, держи. Тони, прикрывай его с другой стороны. Джарвис, где у них слабое место в кольце?       Они работают быстро и слажено, будто единый организм – залюбуешься. Но если у одного из них – броня, то Стив даже без щита остался.       Сверху грохает ещё один взрыв, сбоку рушатся перекрытия. Гул, пыль... Инстинкты вопят – Стиви в опасности! Спасти! Спасти! Всё прочее неважно, ненужно.       – Можно уйти под землёй! Тут много коммуникаций! – орёт он.       – Тони!       – Застряну, как вытаскивать будешь? Уходите вдвоём, я их отвлеку! – и бронированный человек ныряет в пролом стены.       Они бегут, скатываются по лестницам, прыгают в люк. Над головой грохочет перестрелка, и осыпаются стены несчастного склада...
      ***       – Посмотрим...       Здесь всё какое-то нереальное. В воздухе парят прозрачные изображения, повсюду стеклянные стены, сквозь огромную тяжёлую башню сквозит небо.       Трудно не робеть.       Он лежит на медицинском столе в ореоле парящих датчиков.       – Поразительно, – доктор стряхивает в пространство объемную картинку: мешанину линий, точек, мутных клякс, – с такими повреждениями мистер Барнс должен быть абсолютным инвалидом.       Стив стоит рядом, судорожно сжимает его руку и слушает врача.       – Множественные повреждения коры головного мозга. Очаги дистрофии, разрушение капилляров. Периферическая нервная система тоже в плачевном состоянии. Скажите, у вас бывают судороги? Бывают... Протез виноват, его нужно немедленно снять.       – Но Баки можно вылечить?       Стив сейчас ему руку сломает...       Доктор смущённо улыбается. Весь он какой-то сумрачный, сутулящийся, будто стесняющийся себя.       – Вы должны понимать, что о восстановлении памяти речь не идёт. То, что мистер Барнс вообще может нормально двигаться, сознавать себя и даже что-то помнить, само по себе поразительно. Нам необходимо восстановить нервную ткань, это возможно, хотя и займёт какое-то время.       – Баки, ты как? Готов расстаться с рукой?       – Не дрейфь, ветеран, – откуда-то сзади выруливает Тони, – мы с доком в ней покопаемся и наладим, – вид у него словно у сладкоежки, тянущегося к вожделенному торту.       Этот тип выбивает его из колеи. Без брони он не менее... ярок. Выразительные глаза, острые скулы, небрежно растрёпанная шевелюра, эспаньолка...       – Тебе серьги в ухе не хватает, – брякнул он, едва увидев его впервые.       Тони в ответ расхохотался.       – Кэп, твой дружок меня, кажется, с пиратом сравнил!       – Баки, ты гений! – о взгляд Стива, смотрящего на Тони, можно спички поджигать. – Ведь действительно похож.       Неужели он любит его? Не может быть. Значит он – тоже? Но как же? Нет. Не его. Упустил. Пропасть. Пропасть!       В голове каша, в груди обмирающая пустота, а они... Они переглядываются, будто безмолвно говорят друг с другом, а потом дружно смотрят на него.       – Что скажешь, Баки?       Что тут сказать? Взвыть? Взорвать тут всё? Уйти? Паника... Чужой, чужой, чужой мир! Что он вообще тут делает? Здесь царит алое и нежно-розовое, каштановое, русое, небесно синее... А он? Чёрное и белое. Уродство. Абрис. Тень.       Но сильные пальцы в его ладони вцепились и держат... И гудит-гудит вокруг ледяной ветер снежной пропасти. Память бесится, отматывает время назад, и кажется, что Стив тогда дотянулся и вытащил. Вытаскивает... Стив!       Ты мой, мой. А этот... пират. Но ведь он прикрывал, так нечестно.       Он не успевает открыть рот, как их перебивают.       – Что тут происходит?       На пороге лаборатории стоит мрачный одноглазый негр.
      ***       – Мистер Фьюри... – мимолётно кивает доктор, не отрываясь от экрана.       Это кто? Он рассматривает вошедшего: кожанка, выправка, в задницу будто кол воткнули. Чёрный, коричневый, будто туча налитая грозой. Он кого-то мимолётно напоминает, но вот кого? Нет, не вспомнить...       Негр тем временем свирепо щурит единственный глаз.       – Что здесь делает этот человек?       – Этого человека зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, – Стив, кажется, намерен не спускать визитёру ни слова.       – И он проходит тут медосмотр, – жизнерадостно сообщает Тони. – Наш док в полном восторге.       Он – ты Баки, Баки! – чувствует, что пират издевается. Негр это чувствует тоже.       – Решили затеять очередной проект в обход Щ.И.Та, мистер Старк?       – Ну что вы, директор, какой там проект. Это чистая благотворительность – котятки там, знаете, старушки через дорогу.       Директор?       – Этот человек опасен! – рявкает как его? Фьюри?       – Точно! – пират щёлкает пальцами. – И как я забыл?       – Тони... – Стив прячет улыбку, а Баки просто глаз отвести не может от этого спектакля. Это они так со своим шефом разговаривают? Ну и ну.       – Вам смешно, мистер Старк? Поразительно, что именно вам.       Кажется, удар достиг цели. Тони выпрямляется.       – Вы на что намекаете, директор?       – Не поняли? С вашим-то интеллектом? Говард...       – Довольно!       На секунду директор замолкает.       – Хорошо. Но даже если оставить это в стороне, этот человек всё равно остаётся массовым убийцей.       – Допустим... – цедит Тони. – А я тогда кто? А док? Или Наташа? Мы тут все, знаете ли, не ангелы. Вот разве что кэп чист и безупречен, как ясно солнышко.       – Если бы, – роняет Стив.       – И напомните мне, кто отмазал доктора Бенера от суда, когда он в прошлом году побузил немножко посреди Йоханнесбурга?       – Мистер Фьюри, – охотно напоминает Стив.       – С ума сойти! Да вы, оказывается, поклонник двойных стандартов, директор! То есть если сволочь – НАША, то она вроде как и не...       – Доктор Беннер не контролировал себя!       – Мистер Барнс тоже, – вдруг вмешивается док. – Любой врач, взглянув на снимок его мозга, подтвердит, что он не помнил и не осознавал свои поступки. Он действовал за границами своей личности, а это – основания для оправдания в любом суде.       – Вот как. И какие у вас гарантии, что он снова не примется за старое? Ведь подобную угрозу исключать нельзя? Ему нужен особый присмотр, Капитан, и Башня Старка неподходящее место для подобных... пациентов.       – Я не понял, вы оскорбили мою башню?!       – Кажется да, – вздыхает Стив, и Баки снова замирает, глядя, как дружно и слаженно они работают в паре.       Но Фьюри так просто сдаваться не намерен.       – Именно от вас в прошлом году сбежал Альтрон! – атакует он.       – А у вас под носом годами росла и развивалась Гидра, – парирует Стив. – Так что ещё большой вопрос, кто тут сильнее напортачил.       – Спасибо, друг, – церемонно кланяется Тони.       – Директор, вы должны понять, что мистер Барнс нуждается в лечении и адаптации, и изоляция не пойдёт ему на пользу, – продолжает Стив. – Или вы пытаетесь таким образом ему отомстить?       Фьюри выпрямляется.       – Как бы вы не пожалели о своём прекраснодушии, Капитан.       – Я не понял?! – заводится Тони.       – Если из-за мистера Барнса пострадает кто-нибудь, сумеете ли вы себе это простить?       Нет, это уже не дуэль, происходящее напоминает, скорей, смертельную схватку.       – Я не могу предсказывать будущее, директор, но знаю одно: выйдя из-под контроля Гидры, Баки перестал быть киллером, – тихо говорит Стив.       – Джарвис это подтверждает, – кивает Тони. – С момента краха проекта «Озарение» не было ни одной ликвидации в стиле Зимнего Солдата. Эх, чёрт, «Озарение»... Варвары вы, какую технику загубили.       – Вы бы лучше так из-за своего отца переживали, – тяжело говорит Фьюри, – а не защищали того, кто его убил.       – Хватит! – рявкает Стив. – Это подло, директор.       – Всего лишь разумно, Капитан Роджерс. Эмоции – прекрасная штука, но последствия эмоциональных решений часто бывают плачевными. Настроения меняются, а факты – нет. Но я пойду вам навстречу, в конце концов дети сами должны набивать свои шишки. Пусть мистер Барнс остаётся здесь под вашу личную ответственность. Только будьте осторожны.       – Разумеется, – вежливо кивает Стив.       И тут Фьюри наконец переводит взгляд на него.       – Не подведите своего друга, мистер Зимний Солдат. И поправляйтесь.       Он судорожно кивает, всё ещё оглушённый тем, что...       Убил? Он убил? Нет, то есть он – да, он убивал... Правда, толком ничего не вспоминается, но – отца Тони? И он об этом знал? Но почему тогда он...       Фьюри уже нет. Ушёл, наверное... Он выворачивается из паутины датчиков и садится на столе.       – Я правда убил твоего отца?       Тони смотрит на него мрачно.       – Правда.       – Но почему тогда ты меня защищаешь? Ты должен...       – Слушай, ветеран, ты меня случайно с Монте-Кристо не перепутал?       Стив неслышно подходит к Тони, словно подпереть его плечом пытается. А тот говорит, словно тяжёлые камни укладывает:       – Моего отца убили на войне. Это была тихая, невидимая война, и линии фронта в ней были повсюду. Но он это знал и принимал все риски. Он был учёным и как умел защищал мир, чтобы тот спокойно работал, развивался и сделал, в конце концов, невозможными любые войны. Я делаю то же самое. Мы все это делаем, и любого из нас могут точно так же убить. Мы сдерживаем мерзавцев, не даём им воевать и разрушать жизни людей. Но только сдерживаем, ветеран! Начни мы нападать в ответ, мстить, квитаться, выстраивать мир по своим понятиям – чем мы будем лучше них? Так что извини, личная месть – это не ко мне. Станешь одним из нас – тебе тоже придётся принять эту философию. А нет – иди себе, живи, как знаешь, даст бог, не встретимся по разные стороны.       Его глаза мерцают тёмным золотом, синие и алые отблески ложатся на лицо...       – Баки, – мягко вступает Стив, – успокойся и ложись, что было, то прошло. Тони?       – Сейчас... – раздаётся звяканье инструментов, и рука отсоединяется от тела. Он ежится, ощущая себя ничтожным и беззащитным. Тёплые мягкие ладони помогают ему улечься на стол, а док снова выстраивает свои датчики.       – Ты поправишься, – уверяет его Стив.       В плечо входит тонкая игла, и усталость наваливается тяжёлым одеялом. Он уплывает и слышит:       – Спи...
      Глава 4. ТьмаГлава 4. Тьма       Безнадёжность.       Всё выхолощено, выпито, выжато досуха. Внутри ничего нет.       Стена.       Серая, тупая, непрошибаемая. Между ним и миром, между ним и жизнью.       Там за стеклом раскинулся огромный и теперь уже совсем неузнаваемый город – цветной и умытый, стремительный, весёлый, юный.       Но это – там...       Гладкое стекло перед его лицом бугрится серой шкурой пропитанного сыростью и вонью бетона, змеится шершавыми щербинами, осыпается грязной крошкой. За ним толща земли – бункер, подвал, могила.       Он жмёт и жмёт клавишу поляризации, и огромное окно становится всё темнее. В его комнате – в его палате – сгущается искусственная ночь.       Но сейчас придёт Стив, и непременно снова начнёт журить за уныние, тянуть к своим и говорить так ласково, что снова захочется набить ему морду и вышвырнуть за дверь. Да вот беда – нечем драться. Он слаб, так слаб, словно полураздавленный муравей, никчёмная букашка.       Страшно. Страх пропитал каждую клетку тела, каждую молекулу воздуха. Всё вокруг расползается, словно ворох мокрой бумаги – себя-то не собрать клочков, не то что найти какое-то своё место. Панические атаки не дают дышать, сердце трепыхается в глотке, и он валится как сноп, цепляясь за стены... А в голове – зияющая чернота.       Тотальная, глухая тьма – именно она страшней всего. Раньше, оказывается, бóльшая его часть была выключена, ему оставили только самые необходимые функции, чтобы убивать и снова нырять в обнуление. А теперь жуткие аппараты дока восстанавливают утраченное, но там ничего нет. Его нет. Он помнит Стива, но за пределами этого – вакуум. Аппараты и лекарства делают своё дело, и возрождаются понятия о мире, о том, что надо что-то делать, о чём-то думать...       Но не думается, в мозгу пусто. Он часами смотрит в одну точку без единой мысли. Не понимает, кто он, зачем, не может найти себя. Он падает, падает, падает в ничто, его нет, он мёртв, и всё вокруг: любой звук, любой предмет бесят до предела.       А больше всего Стив – он никак не может оставить его в покое. Теребит, дёргает, мешает, и выражение лица у него жалобное и натужно-весёлое. И он – ты Баки, запомни уже, Баки! – думает, что Стив тоже разочарован в нём. Ведь он мечтал вернуть своего старого друга, но в одну реку, видимо, и впрямь нельзя войти дважды. У развалины, которая зачем-то бродит по бесконечной башне Старка, нет ни памяти, ни имени. Ничего.       Эмоции – да, это есть. Он чёрные. Гнев, страх, припадки бешеного раздражения – какого хера ты хочешь от меня?! Первая эйфория надежды прошла, и теперь... Он понимает, что ему полагается быть благодарным и обязанным, что Стив хочет того, прежнего Баки, но он не может его создать! Не из чего. Да и зачем? Он – злобный никчёмный больной ублюдок, и из него не вылепить того благостного друга, и отвалите уже все!!!       Шипит, открываясь, дверь. И двери здесь какие-то уродские...       – Баки, ну что ты опять тут тьму кромешную устроил? Тебе так уютней что ли? Так ты же вроде никогда...       Никогда, блядь! А теперь вот – когда!       – Да-да, прости.       Зачем он так? Зачем – всё? Это не его. Всё не его.       Но вот, стоит посреди комнаты-аквариума этот печальный мамонт, смотрит на него стивовыми глазами, и злоба притухает, словно огонь прибивает дождём, и надо опять куда-то идти, улыбаться и что-то делать.       Обнять бы его, прижаться, поскулить. Поорать. Выкричать, выплакать страшное и чёрное. Сказать правду! Что ты – не Баки, что ты – кукла. Что не знаешь, какой ты, и вообще не думаешь, что сможешь когда-нибудь полноценно жить. Что ты калека! Вот только это чужой Стив, которому он до сих пор почему-то не верит, ему не поплачешься, не скажешь.       Он послушно плетётся следом за ним в огромный холл – там постоянно светятся чистые цветные экраны, там широкие лестницы и уютные уголки. И в одном из них – дружная компания: смеющийся, всегда немного небрежный док, худой мужик с серыми глазами – Клайв? Клинт? – опять забыл... Он вечно болтает о доме, стройке, каких-то городах, препирается с рыжей девицей, Наташей, которая одним своим видом заставляет подбираться и искать оружие под рукой – острая как бритва, раскованная, опасная, с ведьминскими глазами, в которых плещется смертельное зелье... Там худущий некрасивый негр, который постоянно треплется с Тони о чём-то заумно-техническом. Ах да, на «негров» тут, оказывается, обижаются, он этот... как его... афро! Господи, сколько ещё нелепых правил у этого чужого мира?       Ему кивают, сероглазый хлопает по плечу, спрашивает, держал ли он в руках рубанок? Стив тут же вклинивается, начинает рассказывать, какой Баки молодец, и как он умел и то, и это... Ему вручают эту их своеобычную хрень – салат завёрнутый в тонкую лепёшку, и он пытается есть, да вот только рука не слишком хорошо слушается, и салат просыпается мимо. Это стыдно, невыносимо стыдно, а Стив, не переставая говорить, заботливо подставляет ему тарелку. От унижения сводит скулы, он давит в себе порыв сбежать, чтобы окончательно не стать посмешищем – делает вид, что всё в порядке. Надо просто вытерпеть эту пытку, чтобы потом заползти в свою нору и замереть, как замирают, пережидая боль, тяжело раненные звери...
      ***       Юный Стив жмурился на солнце, словно тощий трущобный котенок, у него были бледные веснушки, они усыпали плечи и худую впалую грудь. К зиме исчезали, но стоило ему только погреться на солнышке, они распускались, словно одуванчики – нелепые, трогательные, смешные.       Они тогда валялись в траве, он терпеливо сох и невольно красовался – нет, правда, он всегда был красивым парнем, девчонки так и стреляли глазами, – а Стив даже и не думал, он просто подставлял тело тёплым лучам, скромно и безыскусно. Вот только ему он казался совершенно золотым, драгоценным, дороже любых земных сокровищ. Светлые волосы, и совсем летние, голубые глаза... Берег тонул в буйной зелени, дарившей густую тень, где-то звенел смех, – мир был огромным и счастливым, хрупким и сказочным, словно пряничный домик, и таким ярким, что захватывало дух.       Этот мир смахнула своим крылом тьма. И теперь вокруг них всё идёт и идёт, сыплет мелкой крошкой заунывный монотонный снег.       Капитан Америка лежит рядом с ним, облокотившись на локоть, смотрит в окно, в пустое ночное небо, греет его тёплым боком, механически теребит пуговицу на рубашке... Он частенько сидит рядом с ним, а он не знает, как его прогнать, и не знает – хочет ли...       – Очень тяжело было. Я не знаю, просто...       Растерянно замолкает. Стив мучается со словами, не умея говорить. Раньше у него вроде лучше получалось, отвык, что ли?       Наслоения грязной наледи и стылой смерти терпеливо ждут у порога и тоже слушают тихий разговор.       – Я тогда напился. Ну, попытался, не смог, не действует на меня алкоголь после сыворотки, мне Пегги сказала. А я не мог, не знал, как дальше... Пусто было, совсем.       Пусто. Да. А ему вот давно уже пусто и бессмысленно. Снег метёт, задувает, мельтешит – чёрное, белое...       – А дальше?       – Воевал. Громил их. Что я ещё мог? Убивать стало совсем легко. Я Черепа достать хотел, мне вообще уже стало на всё наплевать, я только одного боялся – сдохнуть раньше, чем он.       Он смотрит во тьму, и зрачки его сейчас огромные, словно открылись вдруг тайные подвалы, в которых живут его ненависть и страх. Мир выцвел, и Стив сейчас похож на старую фотографию – серый призрак прошлого, и голос его – тихий шелест старых страниц.       На грани восприятия гремят взрывы, слышен грохот выстрелов и яростные крики. Вспышки огня, жирная копоть, и люди сыплются, как окалина, под ударами молота бога войны. Стив вспоминает, роняет скупые фразы, и в тиши комнаты ревут моторы гигантского самолёта, бьёт тяжёлый ветер и сердце злыми толчками гонит по жилам ненависть вместо крови.       И тишина...       Холодно. Он слушает его слова, словно сказку – жуткую, горькую, безо всякого счастливого конца.       – Я упал, так же как и ты. И снег там внизу тоже был. Океан, лёд...       Стив подтыкает ему одеяло, обнимает крепче, и он видит, как слегка дрожат его пальцы.       Лёд. Чёрная зима стоит стеной, скалит гнилые зубы. И падают, падают они один за другим, как подбитые птицы. И нет сил поднять навалившуюся на тело тяжесть земли.       Но он не сдастся. Больной сон забирает его, утягивает в мрачную глубину, и снова он бредёт по зимнему ущелью, и снег пеленает ноги, а холод вымораживает сердце, и такая слабость – упасть бы и умереть! – но нельзя, потому что где-то там, в чёрном снежном лабиринте бродит и ищет его Стив.       Ведь он же там. Там! Он нужен ему, ведь нужен же, правда? Ведь не упал бы он следом, если бы...       Он будет на это надеяться.       Будет верить.
      Глава 5. ВзрывГлава 5. Взрыв       Надежда. Упрямое создание. Самое упрямое на свете, атлант, держащий небо каждого человека.       Сегодня его небо стало чуть выше. И он с любопытством оглядывается вокруг себя, впервые желая увидеть.       Снова сияет день – беспечный и яркий. Он бродит по пустой башне, словно экскурсант: тут всё удобно, красиво и немножко непонятно. Кто её создавал только? То ли сибарит, то ли технический гений.       А Стив как тут живёт? Привык, наверное. Он пытается это представить, но не выходит – слишком велика между ними пропасть, и трудно стало понять, что на душе у человека, который раньше был ближе брата, плотью от плоти, костью от кости.       Но надежда... Надежда.       Бегущие лестницы и стеклянные пролёты – снаружи башни бушует зелень и яркие краски. И хочется вдохнуть полной грудью и шагнуть туда, в это живое, взбалмошное, летящее... Шагнуть вместе со Стивом.       И будь что будет.       Интересно, а где все? Работают, наверное – должны же быть у них какие-то дела? Он идёт всё уверенней, запоминая планировку, забираясь всё выше и выше. И вдруг слышит звуки...       Там за стеной, кажется, люди?       В этом коридоре свет приглушён, он тянет на себя ручку двери... За ней темно. Но это темнота не ночи, а скорее пещеры Али-Бабы. Он продвигается вперёд осторожно, почти крадётся наощупь... Вокруг нагромождение непонятных механизмов и станков, а сумрачное пространство освещено призрачным светом голубых и оранжевых символов, парящих в воздухе...       Посреди помещения он видит Тони и замирает, распахнув глаза, до того прекрасным кажется зрелище. Фигура Тони выступает из тьмы, подсвеченная алым, словно кипящей лавой, и сейчас он уже не похож на пирата, он – волшебник, сказочный мастер, строгий и таинственный. Он внимательно и цепко всматривается в какую-то схему, сияющую перед его лицом. Небрежный взмах руки, и она раскрывается, расцветает каббалистикой цифр и графиков... и через несколько секунд рассыпается ворохом гаснущих искр. А Тони уже склоняется над чем-то непонятным, стоящим на столе, – внимательный, сосредоточенный, – и кажется, что в руках у него бьётся пламя.       Здесь, в этой комнате, ощутимо пахнет железом. Но это не кислый запах железа войны, перемешанный с гарью и порохом, нет, это добротный густой дух разогретого металла, канифоли и масла – запах честного труда и мира.       Глаза привыкают к темноте, а Тони всё колдует над какой-то машиной, чуть хмурится, мягко придерживает её рукой, и глаза его блестят от удовольствия.       – Вот так, детка... – приговаривает он и щурится, внимательно вглядываясь во что-то видимое только ему.       И тут раздаётся долгий мягкий вздох, идущий откуда-то сбоку...       ...там, едва заметный в кофейных сумерках мастерской, пристроившись на каком-то верстаке, сидит Стив.       И смотрит на Тони с улыбкой.                   ...А? Что?.. Стив тут? Зачем? О, нет, нет... И снова оживают, вспыхивают жалящим пламенем давние подозрения. И больно, больно! Неужели? Ой, нет, не надо! Они... Сердце разгоняется в отчаянный галоп, он начинает задыхаться. Хотя нет! Постой! Может быть ещё ничего? Он ошибся! Конечно, он ошибся!..                   ...– Ты чего, кэп? – спрашивает тем временем Тони, чуть ли не с головой влезая в потроха механизма.       – Ты с ней, прямо как с женой обращается, – тихо смеётся Стив, и этот смех тёплый, интимный, любящий...       – Ну что ты... – Тони выныривает и критически оглядывает свою работу. – Это, друг мой, не жена.       Он вскидывает голову и лукаво смотрит на собеседника.       – Моя жена это Щ.И.Т., понимаешь? Всякие обязательства, долги, выходы на публику, фотосессии. Да-да, не ожидал от крутого плейбоя? А техника... – и Тони нежно ведёт рукой по боку механизма, – это любовница, Стив. Самая прекрасная, самая верная.       Глаза его мерцают во мраке комнаты, он смотрит на Стива со странной жаждой.       – Любовница? – переспрашивает тот, голос его едва заметно ломается, и Тони вдруг подаётся к нему, всматриваясь в лицо, словно никогда не видел.       – Конечно. Это смысл жизни и её радость. Не парадная картинка, а настоящее... Когда не можешь больше ни о чём думать, не ешь, не спишь, мчишься на свидание через пять минут после разлуки, – Тони тихо смеётся. – Всю жизнь рядом, всегда, навсегда, это самое верное, удивительное, бесконечное... Сколько нового она мне открыла, жизнь перевернула, спасла и... чуть не угробила, – он с улыбкой качает головой. – Понимаешь, если знаешь что-то всю жизнь, это не значит, что оно надоедает, есть такие вещи. И такие люди, – Стив почти испуганно вскидывается. – Не истираются, не становятся обыденными, наоборот: всегда меняются, бросают вызов, заставляют идти вперёд, бежать, лететь... Делаться больше, чем был. Я не могу жить без этого, Стив, никогда не смогу! Это часть меня, как дыхание, как сердце. Моё всё здесь. Вот оно! Я нашёл главное, своё, то, что будет со мной до конца жизни.       Он смущённо пожимает плечами.       – Собственно, это и есть жизнь. Знаешь, иногда хочется разгромить тут всё, плюнуть, отступиться, потому что трудно же... Иногда думаешь, что всё зря, напрасно надеешься, ты не сможешь, не справишься, ведь ты такой... маленький. Слабый, – и он улыбается, глядя в потрясённые глаза кэпа. – Но я не могу. Я ведь тоже упрямый. И я всю жизнь буду гнаться за невозможным. А вот сумею ли догнать...       Он поднимает руку, тянется к Стиву, и Стив...       Стив накрывает его ладонь своею, сплетает их пальцы, крепко, неразрывно...       И соскальзывает с верстака навстречу.       – Ты уже догнал.       Тони коротко вздыхает, словно вспыхивает радостью и светом, и на мгновение они замирают лицом к лицу, глаза в глаза, губы напротив губ...             ...– Педики!!!       Голос срывается на петушиный крик.       Господи, как же это? А он-то дурак... Дурак!!!       Вспыхивает яркий свет, он отворачивается, мучительно щурится...       – Баки! – Стив торопливо пробирается к нему, спотыкаясь о какие-то детали.       А физиономия-то какая встревоженная!       – Урод! – выплёвывает он ему в лицо, и Стив вздрагивает.       – Не смей! – Тони идёт следом, сердито сверкая глазами. – Я понимаю, ветеран, что ты болен, но всему есть предел!       Он отступает, сдавленно хохочет, трясётся, закидывая голову.       – Ишь ты, как всполошились! Голубочки сраные! Да не ссыте, мне сто раз плевать, что вы долбитесь в жопу!       Желчь, жёлтая, зелёная, ядовитая, захлёстывает, переполняет, вот-вот пойдёт горлом. Она сжигает, словно кислота, проедает уродливые дыры в непрочной ткани реальности. Ничего не будет тебе, ничего!!! И не было, всё обман! Собачка ему комнатная была нужна, игрушка карманная, удобненький экспонат для музея! Чтобы показывать всем и красоваться, вот, мол, у меня всё как у людей! О, проклятый кретин, как он мог хоть на секунду ему поверить!       Он рычит и плачет, и грозит:       – Не подходи!       И руки нет, блядь!!! Заманили, спеленали, душу вынули. Сволочи! Он хватается за какую-то длинную трубу.       – Баки, нет! Успокойся! – Стив выставляет перед собой пустые ладони. – Всё в порядке, тебя никто не тронет!       Но Тони тревожно хмурится и неуловимым жестом вскидывает руку, и она на глазах начинает одеваться блестящей бронёй.       – Сука! – отчаянно воет он и швыряет своё «копьё» в пирата.       Оно врезается машину, стоящую на столе.       – Нет!       – Баки!       Он вырывается за дверь и мчится прочь, прочь, прочь! Мелькают цветные пятна: лестницы, коридоры, площадки, картины, пролёты, лифт, твою мать! Звенит, весь такой элегантный! Он бьётся о зеркальные стены, пугаясь всклокоченного дикого отражения и закрытого пространства, вываливается наружу – взмокший, дезориентированный. Вон отсюда, из этого лживого воздуха, из плена, господи, как он мог так повестись!       Мечется, пытаясь сообразить, где тут выход, снова обрушивается вниз, дробя грубым топотом хрустальную тишину.       – Мистер Барнс, я могу вам чем-то помочь?       На секунду он приседает, озираясь – где враги, где?       – Это Джарвис, сэр. Вам что-нибудь нужно?       – Заткнись!       Ковры, стекло, дерево, мягкий свет, панели, двери, снова лестница – мимо, мимо... Наконец он выскакивает в огромный холл.       Выход!       Огромные стеклянные двери манят свободой.       – Сэр, я должен предупредить мистера Роджерса, что вы хотите выйти.       – А-а-а-а-а-а-а-а-а!       Кресло! Хорошее, со стальными ногами! Он подхватывает его и высаживает сияющее стекло. Истерично ржёт – смотри-ка, силы ещё есть!       И вылетает наружу.
Это удивительно красивое видео нашего Солнца. Видеоматериалы от NASA, а музыка и монтаж композитора Андрея Климковского. Я это видео пересматриваю время от времени.
      Как говорил Жан-Жак Руссель, заворачивай истории карусель.       Наша карусель стала заворачиваться как-то уж очень быстро. Компромат на Путина, компромат на Касьянова, Россию выпнули из Сирии, заполыхал Карабах, Россия гордо не поехала на ядерный саммит, а Обама не стал встречаться с Путиным, Иран заявил что увеличит добычу, и нефтюшка-матушка, приподнявшая было голову, приготовилась снова со свистом лететь вниз. Взрывают машины полицейских, прокуроры пикируют из окон, синим огнём горит Генштаб Министерства Обороны...       На западе успешно посадили Falcon, стоят тоннель для тестирования высокоскоростных поездов (1000 км/ч!), учёные сумели вырезать ВИЧ из заражённых клеток, другие учёные придумали лекарство от рака, которое убивает не только опухоль, но и метастазы, New Horizons сделал портфолио Плутона, немецкие физики-ядерщики запустили реактор термоядерного синтеза (офигеть)...       А я... Я пишу фики, ращу сына, сегодня дала ему послушать "Кошачий дуэт" Россини. Ему страшно понравилось, и он потребовал, чтобы я спела ему этот дуэт перед сном. Пришлось петь. И тут наша кошка принялась подпевать!
      Название: Карантинная зона       Автор: julia-sp       Бета: Iry, gavrusssha       Канон: MCU       Пейринг: Стив Роджерс/Тони Старк, ОМП       Категория: юст, преслеш       Жанр: драма, романс, повседневность       Рейтинг: NC-17       Cаммари: очень наивная история       Предупреждения: АУ, ООС, ругань Тони, упоминание жестокого обращения. Разные планы повествования идут в разных временах – это задумано специально.       Размер: миди, 4 460 слов
      читать дальшеЛюди очень злые. Они кричат, щиплются, толкают. Они часто ругаются, гонят его. У них есть много всего интересного. Есть красивое, яркое, но они не дают. Никогда-никогда. И говорят ему «урод».       Его так зовут – «урод». А ещё «недоносок», но это – сложное слово, он не может выговорить.       Люди больше и сильные. Они пугают. Настолько, что иногда он забывает себя, кричит от ужаса и падает. И бьётся головой о землю.
      ***       Римминг – это охренительно.       Тони уткнулся лицом в подушку, к задранной заднице прижимается Стив – вылизывает, толкается внутрь, жадно, быстро. Дразнит, распаляет...       – Кэп... Мать твою!       Стив не любит ругательств, но сдерживаться нет сил. Не выговорит же он ему сейчас-то...       – Ой!       Кэп кусает его за ягодицу и широко оглаживает языком. А потом снова безжалостно врывается в анус. Тони скулит, и под его пальцами трещит наволочка...       – Роджерс, ну давай же!       Нестерпимо хочется почувствовать внутри его член. В заднице пусто, а тело горит. Бесстыжий язык изгибается, и Тони едва не воет.       – Терпи!       – Нгах!       Ноги разъезжаются уже совершенно по-блядски, отчаянно хочется подрочить. Он, было, пытался, но тут же получил по рукам. Так что приходится терпеть.       Ёрзает, пытается насадится глубже, Стив удерживает его бёдра стальной хваткой, – будто в переплетение балок попал! – и доводит до абсолютного безумия.       – Да трахни ты меня уже!       – Обойдёшься.       Тони яростно рычит, пытается извернуться. Но Стив вдруг нежно обхватывает его яички, мягко ведёт по члену...       И Тони взрывается.       Он кончает и кончает в чёртову изгвазданную простыню. Содрогается, жмурится, давит крик... Оргазм окатывает тело облегчением и незавершённостью.       И тоской.
      А через секунду Тони просыпается.
      ***       Господи...       Опять.       Он отчаянно застонал, а потом вскочил и принялся яростно одеваться. Уснуть сегодня всё равно уже не выйдет.       Ёбаный ты блядский боже, это когда-нибудь кончится?       Ведь это же надо было так вляпаться! Нет бы втрескался в красотку с ногами от ушей, нет бы хранил отношения с Пеппер, ведь своя же до последней клеточки, умная, красивая, да ещё и друг – надёжней не бывает, так нет же! Запал на эту ходячую мораль с проповедью!       Попроще задачки выбрать не мог.       Стивен, мать твою, Роджерс!       Легенда Америки!       Хотелось или надраться до беспамятства, или кого-нибудь убить.       Вот, положа руку на сердце, что у них общего? Тони – гений-технарь, Стив – от техники далёк, как от Луны. Тони предпочитает воевать с помощью самых новейших достижений науки, а Стив? Со щитом! Рыцарь недоделанный... Тони устремлён в будущее, он живёт и работает для него, а Стив – выходец из прошлого, ничуть не смущающийся этого факта. «Я так воспитан». Он так воспитан, а?!       Господи... Если мы когда-нибудь встретимся, я набью тебе морду.       «А ведь противоположности притягиваются», - прозвенел в голове ехидный голосок.       Да бля...       «И если у тебя выгорит, то материться тебе, дружок, больше не придётся!»       Ну и... хрен с ним. Уж в чём-чём, а в этом он Стиву охотно уступит. Что поделать, раз уж у него воспитание...
      ***       Дети кидают в него камни.       Он сам виноват. Просто щенок был такой весёлый и пушистый, так смешно облизывал руки, его было так приятно гладить... И он забыл, что нельзя.       Они налетели, отняли щенка, ударили.       – Урод, пшёл вон!       Камни шлёпаются вокруг, некоторые попадают по телу. Это больно, и он плачет...
      ***       Они так теперь и едят шаурму.       Чёрт его знает почему, но каждый совместный ужин в башне непременно заканчивается ею.       Стив ест аккуратно, внимательно слушая трепотню Клинта. Весь он как с плаката – разворот плеч, медальный профиль... Прямо как в том наташином шпионском боевике – истинный ариец, характер нордический, выдержанный. А кэп ещё и с товарищами по работе поддерживает ровные дружеские отношения...       Эталон. Образец с выставки. Челюсть, порода, экстерьер...       Хотелось настоящего Стива. Не супергероя, а человека.       Человек являлся редко, и, судя по всему, Тони его бесил. А ведь с самого начала... Собственно, разве могло у них быть иначе? Тони же вырос на рассказах о неустрашимом и непобедимом Капитане Америке! Кэп – святой грааль их семьи, отец всю жизнь его искал. Капитана нашли позже, и будто разом сбылись детские сказки, а реальность даже превзошла ожидания – кэп оказался не монументом, не памятником, живым человеком с горячим румянцем, упёртым, наивным, выносящим мозг своей непохожестью на официальный портрет. Тони не мог не повестись... Едва увидев его, он сделал стойку: заговаривал, красовался, пускал пробные комплименты, только что глазки не строил.       Вот только это бревно даже внимания не обратило!       Может его не до конца разморозили?       А может... Другое время, да.       Ведь всё всегда гораздо сложнее, чем в детских сказках.       Но Стив был нужен, чем дальше – тем больше. Ему хотелось и вмазать, и забраться под кожу, а ещё вытряхнуть из одежды и из героического образа.       Сны совсем замучили, реалистичные до невозможности. Естественно, опыта у Тони хоть отбавляй, вот уж действительно, во многия знания – многия печали.       Мысли крутились в голове привычной каруселью, тёмные воды желания и раздражения копились, поднимались, грозя пересечь критический уровень. Жизнь супергероя полна одиночества, а недотрах – вещь серьёзная...       – Тони.       А?       – Ты уснул что ли? Все уже разошлись, – Стив смотрел внимательно, словно из окопа целил. – С тобой всё в порядке? Устал? Много работал?       М-мать Тереза! Хоть бы не прикидывался, что и в самом деле волнуется! Тони оскалился:       – Не бойся, кэп, второго Альтрона я не мастерю.       Стив мигнул.       – Я и не думал...       – Да? Ну, как знаешь.       Встал, потянулся. Привычно разозлился – сколько ни... позируй тут, этот даже не взглянет. А, к чёрту!       – Я что-то и в самом деле устал. Может смотаться в отпуск, а, кэп? Ну там, знаешь, пляжи, Малибу, девочки... Самба, румба, вечеринки. Что скажешь?       – Что, – от Стива полыхнуло презрением, – надоела служба? По жизни плейбоя соскучился?       И в голове вдруг стало блаженно пусто.       – А почему бы нет? – с тихой угрозой сказал он. – Я, Роджерс, живой человек. И ещё хочу помнить, ради чего мы спасаем этот долбанный мир! Нет, то есть я понимаю, что тебе это не надо. Зачем? Ты ведь у нас слишком стар для простых человеческих радостей! А может просто так забронзовел, что уже и расслабиться не можешь? Великий герой! Куда нам, грешным, до тебя! Ты просто жалок, Роджерс, жалок и нелеп!       Заслоны прорвало. Контрольные системы в голове надрывались, вопя об опасности, но было уже плевать. Боль выплёскивалась, становилось легче.       – Слушай, скажи мне, ты хоть раз в жизни целовался? Обнимал кого-нибудь живого? Трахался? Танцевал? Или это слишком низменно для великого Капитана Америки? Рылом мы все для тебя не вышли?..       Кем-кем, а дураком кэп не был никогда. Он всё понял. Его глаза сделались круглыми и изумлёнными, и в воздухе повисло тихое:       – Тони...       Он словно споткнулся. Чёрт. Чёрт.       Стало стыдно. Мерзко. Горько. Он отвернулся.       – Что, шокирован? – вышло глухо и тяжело. – Не ожидал? Ладно, я всё понимаю, не бери в голову. В твоё время гомосексуалистов, кажется, вообще кастрировали. Они же не люди. Тебя ведь так воспитывали?!       – Нет... – Стив шагнул к нему, вскинул руки, словно прикрыть от чего-то пытался. – Тони я не говорю, что моё время во всём лучше! И что тогда мы были правы!       – Нет?       И нелепая, жалкая, горячая надежда вдруг затопила его. И так просто оказалось развернуться и...       – Стив...       Он почти коснулся, почти сумел. Под пальцами разлилось сводящее с ума тепло, пружинили литые мышцы сильного тела. Пухлые губы, гладкий блеск зубов...       – Нет!       Стив выбросил вперёд ладонь, и он замер.       Нет...       Идиот!       – Тони, постой! – Стив шёл за ним, – ты не понял! Я не... Ты... Ты... Просто мы не можем. Ты очень... но...       – Подожди, ты что?       На щеках Стива алели яркие пятна.       – Мы не можем, – отчаянно повторил он.       Так значит...       – Какого чёрта, кэп? То есть... Почему?       – Мы товарищи по оружию.       – Погоди... – Тони ошарашено уставился на него. – Ты рехнулся? Это самая идиотская причина на свете!       – Нет, – глухо сказал Стив. – Таким, как мы, нельзя иметь семью.       У Тони отвисла челюсть.       – Наташа и...       – И посмотри, как у них всё кончилось.       – Да твою мать!       – Не надо, – тихо попросил Стив. – Не матерись. Это пройдёт, Тони, обязательно. Знаешь, поезжай-ка ты, и правда, в отпуск. Отдохни, развейся, переключись. Я скажу Фьюри. Не приходи на базу. Давай пока...       Тони буквально видел, как он вновь обрастает бронёй Капитана Америки.       – Есть дело. Долг. И мы не можем. У тебя пройдёт.       – У нас!       Стив на мгновение опустил глаза.       – У нас. Счастливо отдохнуть, Тони.       Он развернулся и вышел.       Охренеть.       Тони долго пялился в стенку а потом вдруг рассмеялся.       Ну, ничего. В самом главном он неожиданно выиграл.       Но его, кажется, посадили на карантин! Пока не «выздоровеет».       А вот это напрасно – по части упрямства мистер Старк способен дать фору хоть десяти Капитанам Америкам. Так что чёрта с два, Стив, чёрта с два...
      ***       Папа опять бьёт маму.       Мама кричит и цепляется за его руки. Но он всё равно её бьёт.       – Не надо!       – Сука! Ты даже ребёнка мне нормального родить не смогла! У, недоносок!       – Нет!       Папа идёт к нему. Сейчас будет больно! Он мычит и пытается убежать. Мама бросается вперёд, обнимает, закрывает собой. Папа бьёт её.       Мама вздрагивает под градом ударов и плачет. И шепчет:       – Сыночек мой, сыночек мой маленький...
      ***       Прошёл месяц.       Целый месяц страстной осады, преднамеренных и случайных встреч – видеться они стали даже чаще, чем до... Ну, до всего.       А что? Тони же не виноват, что какой-то шутник взломал базы данных Щ.И.Т.а! Он, наоборот, помогает наладить новейшую систему безопасности! И вообще в поте лица трудится на благо общества: заменил генераторы, перестроил энергосетку, и теперь База Мстителей сможет работать в автономном режиме пару столетий. А ещё придумал, как улучшить боевые костюмы. Новый материал обещал быть прочнее и удобней, так что Капитану Америке надо бы примерить, поносить, побегать-попрыгать, доложить, не трёт ли где...       Все гневные взгляды Стива встречались самой невинной миной. Тони не при чём, все претензии к его музе! Светловолосой, сероглазой... Ты давай, давай, приседай!       Он ждал взрыва. Торопил его, предвкушал. Взрыв освобождает энергию и освещает всё вокруг. А иначе до этого тихушника не докопаться...       Стива хотелось до дрожи в коленях. А такого злющего, сопротивляющегося – ещё больше. Ну что ты брыкаешься, дурачок? Иди сюда.       – Что там между вами происходит? – глаза Наташи смеялись.       – Ничего.       – Да ладно...       Женское любопытство – страшная штука. Это Тони ещё с Пеппер понял. Тут закон простой: раньше сдашься – меньше потери.       – Кэп мне отказал.       – С ума сойти.       – Но ты же понимаешь, я...       – Да я-то понимаю. Он тебе как, на раз поиграть?       – Слушай, Романова! Ты хоть и женщина...       – По морде мне дать решил? – Наташа усмехнулась. – Банально. Но с ним ты так зря. Он боится...       – Чего-о-о?       – Того. С Брюсом было то же самое. Только Брюс боялся себя, а Стив... Ты думал, скольких он потерял? А ты хочешь снова втравить его в отношения.       – Но ты ведь тоже...       – Возможно, я ошибалась.       – Значит, сидеть под лавкой и бояться за компанию? – вспылил он. – Нет уж, Романова, уволь. А Беннер вернётся.       Наташа зажмурилась.       – Хорошо бы...
      ***       Они бьются на подходах к какому-то бункеру. Интересно, почему все злодеи так любят мрачные подземелья? Никакого вкуса у людей...       Драться приходится втроём – Тор пропадает бог знает где, а кэп...       Кэп там, за этими стенами.       Наташа и Бартон оттягивают на себя оборону противника, давая Тони возможность пробраться внутрь.       Бойница – словно гостеприимная дверь. Джарвис сканирует помещения и указывает дорогу.       Он находит кэпа в какой-то пыточной. Тот прикован к стене, избит и окровавлен.       И совершенно обнажён.       Блядь.       Рефлексировать некогда. Стив торопливо предупреждает:       – Осторожней! Здесь заминировано.       Он тщательно сканирует стены. Недурно... Мины не только подведены к кандалам, они вообще по всему зданию. А вот и пульт. Солидный...       Войти в систему – дело секунды.       – Джарвис?       – На взлом паролей требуется двенадцать... одиннадцать минут.       – Почему так долго?!       – Система имеет многоуровневую защиту.       – Ладно, делай... Ты как, Стив?       – В порядке, – пытается улыбаться...       – Что им надо-то было?       – Ничего. Просто наблюдали, как я регенерирую.       Тони отчаянно матерится. Учёные-живодёры! Биологи-самоучки! Он сбрасывает перчатки и принимается осматривать его раны.       – Не ругайся...       Сломана рука. Рёбра. Ожоги, порезы... А у него нет лекарств. Даже банальных обезболивающих!       – Я в порядке, – повторяет Стив. Видать, выражение лица у Тони то ещё...       В следующем Марке обязательно будет аптечка! Где-то там, наверху кипит бой, и раньше чем через одиннадцать минут им не выбраться.       Что ж... Время для крайних мер.       – Сейчас тебе станет легче.       И Тони решительно опускается на колени.       Протестующий возглас игнорируется. На мгновение он зависает – Стив беззащитен и одуряюще красив... Он оглаживает бледную кожу, обнимает за бёдра и решительно вбирает в рот мягкий член.       Господи, как хорошо! Его ведёт от запаха, который раньше мог уловить только мельком, от вкуса, который вообще не знал, от бархата кожи и жёстко щекочущих лицо волосков. Наконец-то... Он сосёт, жадничает, притирается языком. Ну же, детка!       Стив не подводит. Тони слышит судорожный вздох, и член, дрогнув, начинает наливаться тяжестью.       Всё правильно, всё прекрасно. Тони помогает себе руками – оглаживает яички, дрочит, тяжело дышит, прежде чем снова взять в рот, и смотрит, смотрит прямо в глаза Стиву. Снова ныряет вниз, надевается, пропускает член в горло. Ох, чёрт, да ты действительно большой парень!       Разум выбрасывает белый флаг. Есть только Стив под его руками и губами, отчаянная жажда и неистовое желание его ответа... Тони сглатывает, рычит от нетерпения, пробирается пальцами между ягодиц, касается, дразнит. Собственный член ноет и трётся о костюм, ему тесно, неудобно – но сейчас в нос и глотку ввинчивается резкий запах возбуждения, а Стив наконец стонет – и хотя Тони полный профан в медицине, он готов поклясться, что эти стоны не имеют ничего общего с болью.       Быстрей, ещё быстрее! Кончик пальца ласкает анус, стоны становятся глухими, словно Стив стискивает зубы, Тони выпускает изо рта член, облизывает его, словно эскимо, сосёт самый кончик и снова вбирает в себя... Стив толкается внутрь и Тони ликующе принимает его – и чёрт с ней, с саднящей глоткой, Стив сдался, Стив хочет, и он поднимает на него требовательный взгляд – ну же!       Стив снова всаживает ему, ещё и ещё – и кончает.       Этого мало... Так мало! Тони трясёт от желания, в глазах темно, он пытается справиться с собой, лаская всё ещё упругий член... И наконец поднимается на ноги.       Всё, что он сейчас хочет, это содрать дурацкую скорлупу костюма и взять... Стив расслаблен, обессилен, искусанные губы красны, и Тони со стоном прижимается к ним в глубоком поцелуе.       Тело требует своё – он трётся изнутри о броню, и целует, целует...       Из сладкого марева его вырывает вопль:       – Мистер Старк! Тревога! Тревога!!!       Воет сирена.       В крови вскипает адреналин. Он отшатывается от Стива, разворачиваясь в боевой стойке, готовый нападать и защищаться...
      ...и просыпается.       А через секунду осознает, что его и правда разбудил сигнал тревоги.
      ***       Крики, шум, паника. Люди мечутся, хватают вещи.       Зачем?       Это пугает, он забивается в угол двора и зовёт маму. Но мамы нет, а на него никто не обращает внимания: соседи тащат баулы, корзины и вопят, окликая друг друга.       Все куда-то мчатся. Мама! Мама! По улице проходит странная машина – она похожа на человека, но сделана из палок, и громко говорит, что всем надо уходить.       Люди бегут мимо неё. Гвалт, суета...       Наконец улица пустеет, и в этот момент он слышит мамин голос. Где она? Кажется в доме? Она ищет его, и он ковыляет к крыльцу. Мама!       И в этот момент мир содрогается. Земля подпрыгивает и проваливается под ногами, трещат деревья, с грохотом складываются дома, из них летят тучи белой пыли. Горячий шквал тяжёлого воздуха проходит по нему железным катком, швыряя на землю, жар опаляет спину и волосы.       И всё стихает.
      ***       Ему никогда не нравилось название их группы. «Мстители»... Пафосно и не по делу – сразу видно, что Фьюри сочинил. А Тони всегда считал, что преступления и агрессию лучше всего предотвращать.       Чтобы мстить было не за что.       Жаль только, что получалось это не всегда.       Вот и теперь, как они ни старались, ублюдок всё-таки успел взорвать своё производство и склады.       Тривиальный мудак. От вида его подпольных цехов Тони затошнило – у иных людей амбиций больше, чем мозгов. Вот и этот решил подзаработать на изготовлении ядерного оружия, сырья натащил и возился с ним. Толком обогатить не смог, но уж грязных бомб наделал от души... Вот оно всё и рвануло.       – Убираемся! – заорал он, едва послышался взрыв.       Трое людей для одного Марка – многовато. Но костюм не подвёл, и из зоны поражения они выскочили быстро.       – Гражданские?       – Должны были уйти, – Наташа всё ещё немного задыхалась.       И вдруг глаза Стива расширились в испуге.       – Раздевайся! – заорал он Тони.       Ого.       – Вот прямо сейчас, милый?       Стив посмотрел совсем дико.       – Наведённая радиация!       Чёрт!!!       Он выскочил из брони быстрее, чем из горящей машины. Рявкнул команду, и Марк унёсся обратно к эпицентру. А он остался, ощущая себя странно голым и уязвимым.       – Все к врачу, – устало сказал Стив...
      ***       Мама осталась там, под камнями. Он звал её, звал и перестал. Теперь он бродит по грязным улицам, ищет хоть кого-то. Но тут есть только собаки, мусор и пыль.       Душно, и трудно дышать. Очень хочется пить. Есть совсем не хочется, тошнит. Он очень устал.       Наконец, окончательно вымотавшись, он забивается под корни какого-то дерева и засыпает.
      ***       Наутро Стив на базе не обнаружился – Фьюри сказал, что он вернулся в район вчерашней операции. Тони не колебался: быстро облачился в броню и отправился туда же. Тревога глодала – кэп, разумеется, будет искать гражданских, и с него станется рвануть в заражённую зону...       А кто знает, что способен выдержать его организм?       Со вчерашнего дня район преобразился – Щ.И.Т. даром времени не терял. Периметр был обнесён колючкой, неподалёку развернулся палаточный лагерь для беженцев, бегали и суетились военные. А вот и штаб...       Там Стив и нашёлся. Стоял в углу и задумчиво смотрел на мониторы, в которых проплывали виды разрушенного городка. Тони тихо подошёл и встал рядом.       – Ну, что тут?       – Пока ничего.       – Кэп, ты понимаешь, даже если кто-то там остался, это ненадолго. Уровень радиации приличный.       – Ты сам-то как?       – В порядке.       Сидеть и просеивать песок сквозь пальцы было скучно – Тони хмыкнул и влез в настройки программы. Через минуту экран поголубел и запестрел красными точками.       – Откуда их столько?..       – Домашние животные. Крысы. Птицы возможно, не знаю. Куры...       Стив задумчиво щурился на картинку.       – Так мы ничего не найдём. А можно как-то отфильтровать по размеру?       – Молодец, хорошо мыслишь.       Тони углубился в программные коды. Да кто ж такое пишет, а? Джарвиса на них нет...       Он работал, пил кофе – стаканчики с армейской бурдой регулярно оказывались около локтя. И наконец запустил программу.       Пусто.       Стив внимательно вглядывался в экран.       – Ты какие параметры задал?       – Объекты больше полутора метров и теплее 68 градусов.       – А если там дети? Их в панике чаще всего и теряют.       – Сейчас.       На экране снова появилась россыпь точек. Да не может быть!       Приближение дало ответ.       – Собаки.       – Их тут полно...       Стив нахмурился.       – Будем искать.
      ***       Он ковыляет через завалы и груды хлама. Тут очень плохо, тут повсюду страшно. Надо идти, искать. Хочется прилечь, но тревога сильнее. Он идёт как может, порой кружит на одном месте, но пробирается всё дальше и дальше.       Наконец улицы становятся чище, и идти становится легче. Язык царапается во рту, но воды так и нет.       Внезапно он видит бутылку, она валяется прямо в пыли. Такие он видел у тех, кого называли «богатыми» - они пили воду из них, а не из колодцев. А теперь такая бутылка есть и у него!       Спустя полчаса он понимает – рано радовался. Как ни старается, открыть бутылку он не может. Внутри плещется вода: прозрачная, блестящая на солнце, но достать её не выходит: пальцы не могут сомкнуться на крышечке.       Он плачет и колотит бутылкой по камням...
      ***       Они просидели около экранов двое суток, рассматривая каждую подозрительную точку в большом приближении. Беда была в том, что точки всё время перемещались, и невозможно было работать по секторам.       – Может их пометить как-нибудь? – в сердцах предложил, наконец, он. – Или, я не знаю, накрыть всю карантинную зону газом со снотворным.       – Где ж ты столько снотворного найдёшь... Я уже сказал нашим, они опрашивают беженцев, кто у них пропал.       – Ну и?       – Сумбур. Одни говорят одно, другие другое. Всё же перемешалось, списка людей нет. Сперва человек объявляется пропавшим, потом находится. Обычное дело во время войны.       – До войны тут, к счастью не дошло.       – Зато последствия... Сколько времени здесь будет мёртвая зона?       – Нисколько. Про Чернобыль читал? Ведь тоже думали, что всё, а теперь там настоящий заповедник.       – А людям...       – Людям не стоит. Здесь лет пять-десять хотя бы. Но не думаю, что они столько продержатся, уже через месяц-другой полезут в зону. Мародёрство.       Стива передёрнуло. Тони усмехнулся – честная душа солдата...       – Шёл бы ты отдохнуть, кэп. Я подежурю.       На губах Стива мелькнула улыбка.       – «Подежурю»... Как-то не по-плейбойски звучит.       – Что поделать, стар я уже наверное для сладкой жизни.       – Раз стар, то вместе посидим.       Это он что, так флиртует? Тони осторожно покосился на Стива. Тот был – сама серьёзность.       Они проработали плечом к плечу ещё несколько часов.       – Всё, пошли спать. Глаза слипаются.       И взглянул быстро – оценил ли Стив намёк?       Стив намёка даже не заметил. Он стоял, напряжённо вглядываясь в монитор.       – Постой, – картинка медленно приближалась, и кэп вдруг выпрямился.       – Кажется, это человек.
      ***       Вокруг него пустая земля. Тут только жухлая трава и сожжённые солнцем холмы до самого горизонта. Он не знает куда идти, но упорно движется вперёд.       Жарко. Пахнет пылью и сухой зеленью. Что-то цокает вдалеке.       У него уже совсем нет сил. Время от времени он ложится на землю, но потом опять поднимается и тащится дальше.       Перед закатом ему везёт – он натыкается на ручеёк. Воды там мало, она перемешана с грязью, но это вода! Он пьёт и возится в грязи, потому что попить и не упасть невозможно.       Дальше он ползёт на четвереньках.       А на другой день его находят люди.
      ***       Они поцапались быстро и темпераментно. Тони настаивал, что слетает за ребёнком сам, но ни черта не вышло – тупица Роджерс вцепился в него мёртвой хваткой. А потом прыгнул в ближайший джип.       Идиот.       Ладно, не по-моему, так и не по-твоему. Тони вышагнул из доспехов прямо на соседнее сиденье.       – А иначе ты вообще ни хрена никуда не поедешь.       Кэп заткнулся и завёл мотор. Только буркнул:       – Зря.       – Не трясись.       Стив промолчал. Джип миновал шлагбаум и поскакал по бездорожью.       Ребёнок нашёлся быстро – кружащий дрон передавал им данные, – и, увидев машину, замычал и задёргался. Тони ошарашено уставился на пацана – не мог понять, что с ним случилось.       Стив такими мелочами не заморачивался: велел Тони перебраться на место водителя, поднял найдёныша из травы и забрался в джип.       Тони вёл и поглядывал на мальчишку. Глаза у того косили в разные стороны, и он уже обслюнявил кэпову рубашку... ДЦП у него что ли?       Врач догадку Тони подтвердил.       – Родовая травма, вероятно. При здешнем уровне медицины...       – Нужно найти его родителей, – сказал Стив.       – Хорошо, – вздохнул врач. – Но после сразу верните ребёнка в госпиталь.       На том они и отправились в лагерь беженцев.       Сейчас без своих костюмов они выглядели обычными волонтёрами. Приданный им переводчик мужественно бороздил волны людского моря, они брели за ним, мальчишка, отмытый и накормленный, дремал на руках Стива. Тони тоже чувствовал, что засыпает, но упрямо шагал рядом, вслушиваясь в полузнакомые звуки местного диалекта.       – Вон там! Там! – неопрятная грузная женщина махала руками, тыча в какие-то палатки. – Это же Габриэлито, о святая мадонна! А где же Пьедад, вы не нашли её? Ах, бедняжка, да помилуют её все святые угодники! Хосе! Хосе! Габриэлито нашёлся!       Из моментально набежавшей толпы выдвинулся угрюмый мужчина. Посмотрел тяжёлым взглядом, и на его лице промелькнуло выражение злобы. Он замотал головой.       – Нет. Не знаю.       – Хосе, да ведь это же...       – Не узнаю. Это не мой ребёнок!       – Иисусе! Да где твои глаза?       – Он врёт, – сказал Тони.       – Неважно... – медленно проговорил Стив. – Значит, мальчик не ваш? – вежливо уточнил он.       – Не мой! И не смей меня оскорблять, гринго! Этот урод не может быть моим сыном!       Стив скрипнул зубами.       – Понятно. Всего доброго.       Папаша... Тони шёл за Стивом и кипел от негодования. Да... А он ещё обижался на своего отца. Да Говард Старк по сравнению с этим типом был просто святым.       Они забрали Габриэлито на Базу.       – Пусть его посмотрит Хелен, – предложил Стив. – Здесь им всё равно толком никто заниматься не будет.       Но доктор Чо ничего хорошего им не сказала.       – Мальчик проживёт максимум месяц, даже с учётом лечения, слишком большую дозу схватил. Конечно, мы будем поддерживать и наблюдать...
      ***       Стив был мрачнее тучи. Гонял новобранцев до потери сознания, тренировался как проклятый.       – Кэп...       – Не надо.       – Как знаешь.       Вечерами Стив пропадал у пацана. Таскал ему игрушки, что-то рисовал. Тони подумал-подумал, да и соорудил игрушечного робота с миллионом разноцветных лампочек. С ним и заявился в палату.       Стив посмотрел так, будто Тони его убивать собрался. Ага, обойдёшься. Я – тоже человек...       Пацан от робота пришёл в восторг. Что-то мычал, пытался схватить, ходил за ним следом.       – Ну, славно... – Тони понаблюдал за игрой и принялся переделывать пульт вызова персонала.       – Я тут почитал кое-что... – объяснял он Стиву, – Габриэлито вполне может всё понимать, только ему с кнопками трудно.       Новые были огромные, яркие. Тони деловито орудовал паяльником, насвистывая сквозь зубы.       – Тони, это...       – Да брось. Конечно, у него месяц всего. Но мы однажды все умрём, – он посмотрел прямо в глаза Стиву. – Но это же не повод не жить!       Он устал. Он чертовски устал. Когда уже кончится эта карантинная зона? Габриэлито, вон, выбрался, а он?       Внезапно Тони почувствовал, как кто-то обнимает его за локоть. Мальчишка... Он прижался головой к его плечу и уставился на паяльник.       – Что, интересно? Ну, смотри, только не трогай, хорошо? Он горячий.       Пацан молча сопел и слюнявил его рукав.
      ***       Они занимаются любовью.       Не безумным феерическим сексом – на это их сейчас не хватит. Оба очень устали, тут бы забраться в постель и поспать... Но желание близости сильнее.       Стив неторопливо двигается в нём. Сладко касается там, внутри, отчего по телу разливается истома и наслаждение. Тони пытается дышать, откидывает голову – он открыт абсолютно, переполнен нежностью и любовью... Горячие губы сцеловывают с его искусанных губ стоны и тихий шёпот:       – Стив...       Имена – словно секретные пароли, только для них двоих. То, что сейчас происходит, ни для чьих глаз, мир сомкнулся вокруг тёплым коконом, тёмным, дышащим, своим.       – Стив!       Стив смотрит на него, будто молится, касается мягко, и эти прикосновения и литая тяжесть его тела дарят такое острое и пронзительное удовольствие, что Тони может только скулить и подаваться...       Движения становятся сильнее, дыхание тяжелее, он близок к разрядке. Толчки сотрясают всё его тело, Тони сжимается, и Стив беспомощно стонет, уронив голову ему на плечо, содрогается раз, другой и замирает.       А Тони зависает в болезненном предвосхищении оргазма. Он тихонько ёрзает, обнимает партнёра, зовёт:       – Стив!..
      ...Внезапно его трясут за плечо.       А?!       Он вскакивает, как встрёпанный, и всё исчезает.       Сон... Опять сон. Он в одной из гостевых комнат Базы – так замотался сегодня, что решил никуда не ехать... Темно, в открытую дверь из коридора падает свет.       Рядом с его постелью стоит Стив.       Живой, настоящий, немного помятый со сна.       – Тони, ты что? Тебе кошмар приснился?       Вот чёрт, а... Но отпираться не хочется.       – Приснился. Только не совсем кошмар.       В темноте не видно, но Стив, кажется, смущён.       – Можно? – и он присаживается на постель. – Знаешь, ты был прав.       «Я всегда прав!» Но он прикусывает язык и просто спрашивает:       – В чём?       – В том, что нужно жить. Как бы ни было...       – Я, вот, когда первый раз на Марке взлетал, – вдруг перебивает его Тони, – тоже трясся. Ну, в самом деле, расчёты расчётами, а вдруг брякнешься? Равновесие не удержишь, с управлением не справишься. Это же верная смерть.       – Но ты всё равно полетел, – Стив улыбается.       – Полетел. А можно подумать ты не боялся, когда эту... сыворотку...       – Боялся. Очень.       – Мы с тобой чокнутые, Роджерс. Боимся, а всё равно прыгаем в пропасть.       – Верно. Может, пора прыгнуть ещё раз? А, Тони?       Во рту мгновенно пересыхает.       – Пора, – сипит он.       И Стив его целует.
      ***       Люди здесь большие и красивые. А ещё добрые. Они дарят ему цветные игрушки и никогда не кричат. И зовут его «Габриэлито».       Он не может это выговорить, но кто-то сокращает его имя до «Габи».       У него часто болит голова и порой сильно тошнит. Но это неважно – он нажимает ладошкой на зелёную круглую штуку, приходят люди в белом, которые называются «врачи», и становится легче.       А вечерами к нему приходят ещё двое. Одного зовут «Стиви», он много смеётся и играет с ним, от его одежды пахнет кожей и ветром. От другого пахнет железом, его зовут «Тони», он говорит много длинных слов и даёт ему игрушки, которые ездят и прыгают. А ещё он обещает с ним полетать.       Правда пока это не получается, Габи почти всё время лежит. Но они всё равно приходят каждый день, играют с ним и рассказывают ему сказки...
      Название: Всего лишь человек       Автор: julia-sp       Бета: Iry       Канон: Мстители       Пейринг: Стив Роджерс/Тони Старк       Категория: слэш       Жанр: романс, ангст       Рейтинг: PG-13       Саммари: этот бой они проиграют       Примечание: постканон       Размер: драббл, 834 слова
      читать дальшеОн смотрит на океан ночного города.       Нью-Йорк расплеснулся под ним миллионами огней – там внизу половодье света, кипящая буйная жизнь, не замирающая ни на секунду.       А наверху – бесконечный провал тьмы, бездонная пасть ночного неба, слегка прикрытая завесой облаков.       Они – посередине.       Тони спит. Разметался по постели на своей сентиментальной и наивной вершине мира. Стив глядит на него, на небо, подсвеченное огнями города – здесь окна от пола до потолка, их спальня, как и многие комнаты в этой башне, похожа на аквариум.       Столько лет, а он всё никак не привыкнет. Память юности неистребима, а в его время в домах не было таких огромных окон.       Но как прежде уже не будет никогда.       Мир всё время меняется – время не остановишь, не заставишь застыть. Всей силы супергероев не хватит на это.       А он бы хотел.       Не для всей Земли, хотя бы для одного человека.       В памяти всплывает Говард Старк – молодой, самоуверенный, усатый. Он был словно гигантский аккумулятор: устремлённый в будущее, брызжущий энергией, азартный.       Кто бы мог подумать, да?       Тони...       Тони тоже играет и творит – истинный сын своего отца. Он сам создаёт своё завтра, мчится вперёд, неукротимый, бесстрашный, сумасшедший. Границы? Запреты? Да вы смеётесь что ли...       «Я – Железный Человек».       И не позёрство это, как думают многие, а отвага и честность учёного и романтика. Ах да, да... Для всех Тони – ужасный циник.       Стив усмехается и качает головой.       Весь он – в броне. В стали характера, в танталовой неуязвимости своей иронии, в зеркальном блеске прямоты.       Беда в том, что под всеми этими устрашающими панцирями – человек.       Уязвимый. Хрупкий.       Живой.       И железные у него – только характер да доспехи.       Стив проводит пальцами по груди своего партнёра. Тони смешно задирает бровь в комично-надменном выражении и поворачивается на бок, продолжая беззастенчиво дрыхнуть.       На боку у него синяк.       Мелочь, ерунда. Неделю назад не вписался в крутой поворот. Он тогда ругался, фыркал, сидел над чертежами, улучшая что-то в своём костюме...       А ведь дело-то не в нём.       Сколько ему сейчас?       Нет, об этом лучше не думать.       Стиву уже приходилось терять любимых, он знает этот ужас – видеть лицо когда-то юной и прекрасной девушки изрезанное морщинами, непоправимо состарившееся...       У Тони в волосах седина.       Ведь он, в отличие от них – просто человек.       Потрясающий, неустрашимый, гениальный.       Но...       Ему отмерен обычный земной век. И сколько ни прибегай к ухищрениям современной медицины, все они не способны заменить сыворотку гениального еврея.       Если бы можно было вернуть назад время! Вытащить формулу из своей крови! Но, увы, – Авраам Эрскин неповторим, а Тони при всей его гениальности – физик, а не биолог...       Он не видит этого. Ещё не видит, не понимает. Думать о поражении – не для него. Он вообще живёт навылет, ему мало всего: приключений, открытий, любви. Когда он впервые сунулся к Стиву, тот аж шарахнулся – быть развлечением на одну ночь у прожжённого плейбоя – слуга покорный! Тони не обиделся, посмотрел изумлённо, как на идиота, и продолжал вести себя, будто ничего не случилось. На операциях они работали в связке – прикрывая, пасуя друг другу действия, словно единое целое. Тони легко отдавал Стиву лидерство и непринуждённо подхватывал его опять. Их бои дарили наслаждение, они вдвоём были – как правая и левая рука, как один организм, и это ощущение кружило голову сильней любого коллекционного виски. Слова были не нужны, и когда Тони однажды попытался снова, Стив понял, что тогда он и правда был идиотом.       Старк. Дерзкая улыбка, весёлый смех, умный взгляд и невероятно умелые руки...       Разлюби меня, разлюби!       Видеть, как гибнет друг – он и врагу бы такого не пожелал. Видеть, как старость сжирает сильного и отважного человека...       А ведь что-то из этого обязательно случится.       Сколько лет он делит с Тони эту спальню? Сколько дорог пройдено, сколько схваток и битв выиграно? Стив всё ещё молод – годы не оставляют на нём следа, и врачи только пожимают плачами, когда он спрашивает их о сроке своей жизни.       А Тони стареет.       Они проиграют этот бой.       Нужно остановиться. Их безумная гонка погубит Тони, ведь под его несокрушимой бронёй – уязвимый живой человек.       Но остановка – это...       Стив беспокойно ёжится – он не хочет повторения давнего кошмара, когда-то наведённого на него Вандой: пустоты, гибели человечества, конца войны... Но остановиться и смотреть, как медленно стареет и умирает великий Тони Старк, как он ярится, не в силах смириться с подлой немощью и болезнями, как ненавидит непрошибаемо-молодого Стива... Смотреть в бессилии и отчаянии...       Но если не это, однажды Тони свернёт себе шею. Он просто не в состоянии будет больше поспевать за остальными.       Ведь он – обычный человек. И реактор в его груди – всего лишь защита израненной плоти.       Если бы было возможно отдать часть своей молодости, поделиться силами, жизнью! Тогда – всё, что угодно, и дом в захолустье можно было бы завести, он бы дрова рубил, а Тони чинил свои тракторы и молотилки...       Он ведь однажды хотел так.       Если бы...       Пусто.       После него не останется даже сына.       Некого будет любить.       Не для кого будет хранить этот мир – взбалмошный, бесконечный, меняющийся, легкомысленный и жестокий.       Он уйдёт, а Стив останется держать на своих плечах это огромное проклятое небо, чтобы не рухнуло оно, не погребло под собой Землю. Чтобы город этот вечно кипел и радовался жизни.       Один – между небом и землёй.       Но пока...       Он устало вытягивается на постели рядом с Тони.       Пока он может побыть просто человеком.
В команду кэпостарков я прибрела как-то совсем уж случайно. Сперва даже не поняла, о чём они. А потом внезапно посмотрела одно кино про мстителей, другое кино, третье... Смотрю, мать честная, команда-то как раз про них! Так что моё молчаливое стояние в углу вылилось в ряд работ. Жаль, что в чате я не была, но тут уж кто не успел - тот опоздал. Нет, всё-таки кепостарк - огневой пейринг, искры фонтаном. Я прямо не знаю, в кого я влюблена больше - в Тони или кэпа...
Давно я что-то тут не писала... Давайте я вам хоть одну интересную статейку перепощу. Она про страхи...
После этого текста ты полюбишь прививки, атомную энергию и всё остальное, что тебя так пугало! Текст - Матвей Вологжанин
Почему многие люди так не любят прогресс, который сделал им мало плохого и много хорошего? Мы поведаем о самых популярных антипрогрессистских страхах и ошибках сознания, с ними связанных.
читать дальшеПока часть человечества весело несется по пути развития, строя адронные коллайдеры, летая на Марс, изобретая новые сорта редиски и рисуя новые серии «Май литтл пони», другая часть, покраснев от напряжения, цепляется за фалды первой, чтобы та остановилась, подумала, взвесила риски и легла в тенек отдохнуть. К чести человечества отметим, что первая часть несколько больше. И уж точно влиятельнее. (Правда, это деление не совсем верное. Один и тот же человек может быть яростным сторонником прогресса в одной из областей и столь же яростным консерватором — в другой.)
В результате мы живем во вполне шизофреническом, или, выражаясь научно, дуалистическом, мире, который ликует при каждом новом научном или техническом прорыве, одновременно посыпая власы пеплом и пророча беды великие на наши самонадеянные головы.
В этой статье мы не будем спорить на тему опасностей прогресса. Просто примем как должное тот факт, что благодаря прогрессу мы больше не живем в пещерах, не едим своих детей и родителей в голодные годы и не ездим на работу, запрягши корову.
Нас гораздо больше интересует то обстоятельство, почему такое огромное количество людей, вместо того чтобы ставить в церквях свечки божествам научно-технической революции, бесконечно ноют про ученых-вредителей, бизнесменов-преступников и политиков-предателей и искреннее опасаются за свою жизнь и здоровье, живя в самой безопасной и благополучной эпохе за всю историю человечества.
Какие ошибки сознания заставляют их с таким ужасом вглядываться в лицо современной цивилизации? Как выяснилось, таких ошибок насчитывается четыре, и все они так или иначе участвуют во всех алармистских страхах. Но мы постарались выделить наиболее значимую для каждого из нескольких самых ярких примеров антипрогрессизма.
Антипрививочники
Антивакцинаторское движение — это не новомодное увлечение, оно существует примерно столько же, сколько существуют сами прививки. Но если вначале антипрививочники принадлежали к самой темной и малообразованной части населения, то теперь отказываются прививаться сами и прививать своих детей в основном представители относительно среднего класса со средним же уровнем образования.
По данным ВОЗ, уровень отказа от прививок остается примерно одним и тем же: 8–10% популяции. Но в отдельные годы этот процент резко возрастает в связи с какими-либо «прививочными» скандалами, освещаемыми в прессе и обществе. А падение этого процента до стандартного уровня, увы, происходит после того, как наступают последствия, а наступают они быстро.
Самый показательный пример — это, конечно, стокгольмский случай. К середине XIX века Швеция стала одной из первых стран, почти победивших оспу благодаря тотальной вакцинации. И вот шведы, уже несколько десятилетий фактически не сталкивавшиеся с этой чудовищной болезнью, задались вопросом: а зачем в наших детей вообще втыкают эти отвратительные железки? Мысль была подхвачена газетами, журналисты размышляли о пользе и вреде прививок, и читающая публика (прежде всего образованные жители Стокгольма) стала массово отказываться от вакцинации. Практически половина детей и молодежи осталась без прививок, и в 1873 году в Стокгольм пожаловала эпидемия оспы.
Похоронив несколько десятков тысяч детей, шведы надолго исключили вопрос о сомнительной пользе прививок из повестки дня. По похожим, хотя, к счастью, менее трагичным сценариям проходили и шумные антипрививочные кампании XX века. На них ставили точку коклюш в Великобритании (середина 1980-х), корь в Ирландии (2000) и дифтерит в России (1990–1999). Кстати, в последнем случае число жертв достигло нескольких тысяч человек.
Последней победой антивакцинаторов, бесспорно, можно считать появление уже исчезнувшего было полиомиелита в Нигерии, Афганистане и Пакистане, где антивакцинаторы объявили прививки хитроумным замыслом неверных для истребления истинных мусульман.
Оставим в стороне правоверных с их сложным мировосприятием и поинтересуемся: а что заставляет московскую или, скажем, питерскую современную мать, нередко имеющую высшее образование, гордо отказываться от прививок? Ведь она-то уж могла бы знать, что ее предшественницы в истории теряли минимум половину детей из-за болезней, от которых мы избавились благодаря прививкам?
Прививка — это обычно внесение инфекции, пусть и полудохлой, в пока здорового ребенка. И даже прививки, работающие по другому принципу, все равно могут привести к проблемам: у ребенка может подняться температура, он может неважно себя чувствовать, у него могут впервые проявиться какие-то хронические заболевания, которые без прививки дали бы знать о себе позже. В исключительных случаях ему придется оказывать врачебную помощь: серьезные осложнения с прививками чрезвычайно редки, но бывают.
При этом риски, которые возникают в случае отказа от прививок, как бы иллюзорны. Мать, слава богу, не видит вокруг себя детей, умирающих от дифтерита или парализованных после полиомиелита. Даже непривитые дети вроде бы вполне здоровы. И пока 90% населения исправно вакцинируется, групповой иммунитет в социуме достаточно силен для того, чтобы инфекция имела мало шансов на распространение. (Но как только матерей-отказниц станет больше, наступит «здравствуй, Стокгольм».)
И вот тут вступает в действие частая когнитивная ошибка, которая именуется «яркость негативного примера». Никто не пишет статей «сегодня не умерло от кори 30 миллионов детей, потому что им пять лет назад сделали прививку». Лишь очень большие оригиналы размещают в Сети фотографии: «А вот мой сын женится. Смотрите, какой он сильный, здоровый и красивый, потому что мы всегда вовремя водили его на все прививки».
Мы не слышим благодарности. Но мы слышим жалобы. «На третий день после прививки у ребенка началась эпилепсия!» (И хотя врачи уверены в наследственной причине заболевания, было решено проверить все вакцины.) «Ребенок умер через восемь дней после прививки!» (Расследование выявит, что ребенок умер от врожденной патологии, но к тому времени новость уже исчезнет из общественного поля зрения.) Негатив перевешивает позитив, он ярче и убедительнее.
Вот если начнется эпидемия — тогда да, преимущества прививок очень быстро станут очевидны для всех. Увы, слишком поздно.
Но даже если мать привыкла принимать решения ответственно и принялась сама изучать статистику, в дело может вступить вторая когнитивная ошибка — «предпочтительность бездействия». Этой ошибке много миллионов лет, мы ее унаследовали не от динозавров даже, а еще от трилобитов. Вырастая и формируясь, живые организмы постоянно получают зарубки на психике. Наступил на колючку — больно лапе. Ударился о камень — больно тому, что у нас заменяет голову. Мы тоже растем в сознании, что наши поступки могут вызвать довольно суровый ответ окружающей среды. Это краеугольный камень на дне пучины нашего бессознательного.
А вот чтобы понять, что бездействие тоже может иметь последствия, нужно принадлежать уже, как минимум, к попперовскому типу разумных существ, то есть уметь строить модели и делать на их основании выводы. Но это умение эволюционно чрезвычайно по́зднее, оно мало подкреплено эмоционально. Нам психологически комфортнее принять свою вину за бездействие («Так случилось, потому что так случилось, кто же мог знать»), чем вину за действие («Я своими руками дала ему эту микстуру!»).
Антиатомщики
Знаешь, сколько человек погибло в результате крупнейшей в истории катастрофы на атомной станции — взрыва Чернобыльской АЭС? Не знаешь. Потому что никто не знает. Достоверно и бесспорно можно говорить только о 29 жертвах: одном работнике станции, погибшем от взрыва, и 28 ликвидаторах, умерших от лучевой болезни. Дальше начинаются исключительно статистические спекуляции.
«Гринпис», например, сразу щедро отводит на жертв круглое число — один миллион. В этот миллион входят все рожденные и еще не рожденные граждане, у которых теоретически могут быть какие-то проблемы со здоровьем. ВОЗ, например, предпочитает более скромный размах — 4 тысячи пострадавших.
При этом никаких реальных, точных цифр о том, как взрыв повлиял на здоровье людей, проживавших в районах более или менее близких к станции, нет. Да, в тех регионах выше процент случаев ранней онкологии. Но и проверяли людей из «группы риска» на порядок чаще, внимательнее и на куда более качественном оборудовании — в результате, естественно, обнаруживали самые мелкие опухоли, которые у обитателей других регионов могли оставаться незамеченными еще годы и десятилетия.
Авария на Фукусиме пока числит за собой две жертвы — это работники станции, погибшие непосредственно во время взрыва.
Если брать бесспорного лидера по убийственности, то самой грандиозной аварией на электростанции можно считать аварию на Саяно-Шушенской ГЭС, которая унесла жизни 75 человек. Если вспомнить, станции какого типа больше всего убили людей за всю историю своего существования, то, лидером будут ТЭЦ, аварии на которых происходят по нескольку раз ежегодно, в том числе и с человеческими жертвами.
Если говорить о наиболее смертоносном производстве, то тут трудно тягаться с химзаводами. Взрыв на бхопальской «Юнион карбайд» (Индия) в 1984 году убил 3 тысячи человек, еще минимум 15 тысяч получили смертельное отравление и вскоре скончались. А если брать вообще техническое приспособление, убившее больше всего народу в мире, то тут на пьедестал поднимаются автомобили, ежедневно (!) истребляющие 3500 жителей планеты.
Так почему при словах «атомная электростанция» половина населения тут же хватается за сердце и бежит рисовать плакаты «Засуньте свой мирный атом туда, где его не найдет даже патологоанатом!»? Почему рассказы физиков и инженеров о том, что атомная энергия — это чисто, дешево, в целом безопасно и вообще прелесть что такое, вызывают у публики саркастический смех? Вот с автомобилями не борются, с химзаводами — тоже не очень-то, тут мы готовы терпеть риски, катастрофы, жертвы. Почему же нам так не угодил именно атом?
Ошибки сознания: эффект Даннинга — Крюгера
Этот эффект, названный по именам ученых, исследовавших его на добровольцах, в вольном пересказе звучит следующим образом:
а) чем тупее человек, тем менее понимает, что он туп; б) чем тупее человек, тем более тупыми он считает окружающих; в) если человек умнеет, он лучше понимает собственную тупость и с бо́льшим уважением относится к знаниям других.
Если все еще непонятно, объясним на примере. Некто Петя идет тусоваться в клуб собаководов, искренне считая, что в собаках и их породах он разбирается вполне прилично. У него в детстве Шарик жил, у бабушки. Да и вообще, чего там разбираться в этих псах, чай, не бином Ньютона. И чем в их клубах занимаются эти гаврики-собаководы, непонятно. Дурака валяют и компот пьют. Через два часа, прослушав лекцию о себадените у акита-ину и проблемах груминга бишон- фризе, Петя выходит просветленный. Он понимает, что ни черта не знает о собаках (хотя на самом деле сейчас знает о них примерно в сто раз больше, чем знал два часа назад). И он преисполнен почтения к познаниям людей, которые занимаются инбридингом салюки и всем таким.
Так вот, первые две части эффекта Даннинга — Крюгера являются общераспространенными и стандартными, а чтобы лицезреть работу его третьей части, нужны соответствующие условия. То есть Пете на самом деле нужно хоть что-то понять в собаках, чтобы оценить всю степень своей некомпетентности в этом вопросе и начать доверять специалистам-собаководам.
Или вот Вася выходит погулять, а навстречу ему идет дядя, который говорит Васе: «Зэуэзэ из гэтин вомэ!» Вася думает, что дядя идиот, и на всякий случай прячется в канаву. Но если бы Вася знал английский язык, он ответил бы, что погода и правда улучшается на глазах. И они с дядей разошлись бы, сохранив крайне благоприятное представление об умственных способностях друг друга.
Именно благодаря эффекту Даннинга — Крюгера атомные электростанции воспринимаются в такие штыки. Дело в том, что средний человек ровным счетом ничего не знает об атомной энергии, какую бы там тройку ему в школе ни натянули. Средний человек более или менее представляет, как работает двигатель внутреннего сгорания, поэтому он осознает степень своего невежества в этом вопросе и доверяет чинить свою машину специалистам. Но лишь 2–3% населения более или менее способны понять, что происходит внутри ядерных реакторов. Поэтому третья часть эффекта Даннинга — Крюгера не реализуется. В головах немалой части населения засело мнение, что в реакторах творится какая-то неведомая зловредная фигня, а эти кретины в белых халатах в конце концов доиграются до того, что рванет.
Именно поэтому организации и общества, живущие на страхах населения, охотно эти страхи раздувающие и получающие средства на борьбу с источниками этого ужаса, так любят сражаться с атомной энергией, глобальным потеплением, адронным коллайдером, ГМО и прочими непонятностями. А вздумай они массово протестовать, скажем, против автомобилей — общество бы покрутило пальцем у виска и пошло по своим делам.
Орторексики
Орторексией называется гипертрофированное желание питаться правильно, которое в конце концов обращается в нервное подозрение практически по отношению к любой еде (а потом к одежде, мебели, домам, городам и т. д.). «Они нас травят! Почему это молоко не скисает полгода?!» При этом орторексик не желает слушать правильный ответ: «Оно не скисает, потому что там нет грибков, которые могли бы запустить этот процесс. А грибков там нет, потому что это правильно стерилизованное молоко в непроницаемой стерильной емкости.
И да, если вы выльете это молоко в кастрюльку, оно может скиснуть, если его первыми заселят организмы, сквашивающие молоко, а может и стухнуть, если туда первыми успеют добраться гнилостные бактерии. Лотерея-с!» Единственный ответ, который порадует орторексика, будет таким: «Потому что это молоко от генно-модифицированной коровы. И еще туда яда насыпали для красоты».
Орторексики — яростные противники прогресса в сельском хозяйстве и пищевой промышленности, хотя именно благодаря ему они и возникли как явление. В голодающих регионах никто не озабочен тем, чтобы питаться правильно, — там озабочены тем, чтобы вообще питаться. Там, где личинки мух в мясе воспринимаются как приятный белковый бонус к обеду, никто не будет задумываться о вредности красителей и ароматизаторов.
Надо понимать, что очень и очень долгое время человечество добывало себе еду лишь с большими приключениями. Наш обмен веществ и образ жизни конфликтовали друг с другом всегда, с тех самых пор, как человек стал покидать первичный ареал своего обитания. (Это, кстати, довольно длинная и захватывающая история, оставим ее как-нибудь на потом.) Результат — стремление немедленно сожрать все, что видят наши глаза, очень важная составляющая нашей психики. И в современном мире изобилия человеку, прямо скажем, тяжело держать себя в руках и рекомендуемых стандартах массы тела.
Поэтому традиционный для нашего вида невроз «Еды мало, мы все с голоду умрем!» потихоньку подменяется другим пищевым неврозом: «Не рви яблочко, оно ядовитое!» Тем более что страх перед отравой для всеядных собирателей крайне естествен (врановые, например, отучают птенцов клевать ядовитые ягоды, подавая сигналы опасности).
И все-таки орторексики, какой бы невроз они ни развили, могли бы видеть, что вокруг них живет и питается всякой вредной дрянью огромное число вполне здоровых, долго живущих и исправно размножающихся людей. Как же они поддерживают у себя и других иллюзию, что супермаркеты набиты отравой?
Представь себе группу людей. Часть из них знают, что дважды два — это четыре. Часть — не знают, потому что не умеют считать. А еще какая-то часть искренне верит, что дважды два — пять. Например, потому, что им об этом во сне рассказали ангелы. И «пятерочники» убежденно рассказывают про свою пятерку тем, кто в математике ни бум-бум. Чем могут ответить «четверочники»? Рассказать про арифметику людям, не умеющим считать? Это утопия.
То есть они, конечно, рассказывают, но их никто не понимает. Тогда им приходится доказывать, что существование ангелов сомнительно, впрочем, как и вещих снов. А «пятерочники» в это время говорят, что кроме ангелов про то, что дважды два — это пять, сказали, допустим, бегемоты. И у одного из них, самого большого, у хвоста даже есть отметина, похожая на пять. А еще на руке пять пальцев. Думаете, случайно? Да, так и работает шарлатанство, причем весьма успешно.
Опровергать тонны чуши о вреде глутамата натрия, ГМО, белого мяса, консервантов и прочего у физиологов, химиков и биологов не хватает ни сил, ни юмора, ни времени. Они скованы суровыми рамками реальности, научного метода, лабораторных и статистических подтверждений. Кроме того, даже очень хорошие специалисты, даже вся наука в мире еще далеки от стопроцентного понимания биохимических процессов, поэтому специалисты всегда так осторожны в оценках и предпочитают говорить только о том, в чем они на самом деле хорошо разбираются. И, конечно, по всем фронтам проигрывают шарлатанам, готовым вдохновенно нести захватывающую пургу на радость малоосведомленной, то есть самой большой, части аудитории.
Краткий словарь антипрогрессистов Алармизм — стремление видеть угрозу человечеству в любом сообщении о новом открытии, потребность в любой новации выискивать опасную изнанку.
Антимодернизм — движение людей, считающих, что мы должны жить как наши предки, что счастье человечества в движении не в будущее, а в прошлое. Обычно антимодернисты крайне религиозны.
Неолуддизм. Луддитами в Англии XVIII века именовали людей, ломавших станки и машины, так как те делали слишком дешевые товары и отнимали у людей работу. Неолуддиты же полагают, что сегодня человек стал придатком машины, потеряв свою самостоятельность и свободу. И с развитием прогресса роль человека сведется либо к положению бессмысленного нахлебника у машин, либо люди в конечном счете будут полностью вытеснены машинами.
Экофашизм. Гитлеровский режим фактически первым всерьез взялся за активную охрану окружающей среды. Доктрина НСДАП предполагала преклонение перед природой, следование «законам натуры». Под этим соусом проводилось и уничтожение «неполноценных» людей и народов, которые нарушают «природную чистоту» рас. Сегодня термин используется лишь в качестве насмешки над активными защитниками экологии.