Название: Один, два, три
Автор: julia-sp
Бета: обезбеченные мы, обезгаммленые, и переночевать нам негде
Канон: The Avengers MCU
Пейринг: «Баки» Барнс/Стив Роджерс/Тони Старк
Категория: юст, слеш
Жанр: романс, ангст, нагло переходящий во флафф.
Рейтинг: PG-15 самое большее, увы, читатель, увы...
Саммари: счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт неотлюбленным!
Предупреждение: Бакицентрический фик. АУ, ООС, мат, упоминание пыток и секса.
Для особо озабоченных: Порядок в пейринге дан по количеству внимания уделённому автором каждому персонажу. Ну, или по порядку их появления в фике. А вот кепостарк это или старбакс, и кто там сверху – решайте сами.
Размер: миди, ≈ 11 000 слов
Статус: закончен
Глава 1. ОдинГлава 1. Один
Цементный пол пахнет плесенью и сыростью, серый свет сочится откуда-то сверху. Заброшенный склад, задворки большого города.
Тут ему самое место.
Он смотрит и смотрит в темноту. Тьма – символ его жизни. А ещё – огонь. Как в той книжке, «Красное и чёрное», кажется. Впрочем, он не читал.
А вот обложку помнит. Тёмно-зелёная, потертая. Он ещё смеялся, что издатель – балбес: книжке с таким названием и обложка нужна соответствующих цветов.
А он... Он... Тонкие пальцы. Худые, как щепки. Они держали книгу так бережно, будто господь специально создал их для этого. Книги. И кисти – пальцы вечно были в цветных пятнах. И глаза тоже были цветные-цветные: синие, серые, голубые. Хотя он и не большой мастак различать оттенки, он – парень простой, куда ему...
Серое. Чёрное.
Холодно.
Его тошнит чернотой. Это неправильно, надо, чтобы всё было белое.
Белый цвет – это боль. Она нужна, она очищает. Не остаётся ни снов, ни колебаний, ни волнения. Хорошо.
Так, как и должно быть..
Когда километры боли заносят плотной пеленой тьму и огонь, можно как-то жить. Забыть отчаяние, забыть, что не вписался в мир.
Мир ведь для правильных парней.
А он – неправильный.
Сейчас бы упасть на лежак, дать обмотать себя электродами и позволить волнам боли смыть грязную пену мыслей, вычистить, выбелить до кости.
Почему он не вернулся?..
Хотя куда, собственно? После их сокрушительного фиаско организация разгромлена, а шефы, если и на свободе, то ушли в глубокое подполье. И адреса не оставили.
Да и к чему – ему? Он – идеальный убийца, палач, ориентироваться в мире гражданских его никто не учил, на то была группа сопровождения.
Теперь от них никого не осталось.
Да и наплевать.
Потому что была и другая причина.
Серые глаза. Голубые...
«Я твой друг».
Не тепло, не радость, эти слова тянули за собой отчётливый запах лжи и предательства.
Но – держали. Не давали сорваться, выматывали, ныли и болели как зуб, поднимались в горле тошнотой и такой чёрной тоской, что хоть стреляйся.
Вот и забился как крыса в угол. Не искал своих, вообще потерял желание что-то делать. Жрать захотелось – ночью ограбил магазин. Одежда и тощая пачка наличности, на следующий день закупался, мимолётно удивляясь ценам...
Пустое.
Реальной была только тьма.
Жирный, омерзительный чернозём его сознания пучится и вымётывает из себя ядовитые цветы воспоминаний.
Тонкие пальцы. И взгляд из-под ресниц – синий, упрямый, такой свой, неотторжимый, с мясом не выдрать, напалмом не выжечь. Фундамент.
Стиви...
Это мама его так звала – Стиви. А он отзывался, не спорил, не ершился, был послушным и ласковым... Женщины умилялись – золотой ребёнок, мужчины презрительно кривились – не мужик растёт, а тряпка.
Идиоты.
Он один знал правду – стивово тихое упорство было словно в книге соломоновой «крепко как смерть». Его можно было убить, но не сломать.
Вот только он был решительно против того, чтобы убили.
Придурок с повышенным чувством чести: лез, дрался, харкал кровью, и тонкую кожу пятнали ссадины и синяки. Не дёргался, когда прижигали йодом, молчал, когда вправляли вывихи – пришлось научиться оказывать первую помощь, куда деваться-то? Драться тоже пришлось научиться как следует: в их компании неженок и так не терпели, а это чудо умудрялось постоянно сцепиться с самыми тупыми и сильными.
Почему помнится именно он?
Лежит как печать на сердце, как перстень на руке.
Больно.
Это неправильная боль, она тянет его всё дальше в цвет, в хаос, в трудное, неудобное, туда, где ему нет места.
А ведь именно он... При-печатал. За-клеймил.
Выбраковал.
«– Гляди, это Гончие Псы! А там – Вега!»
Крыши – особый мир. Мало, кто знает, но в городе тоже есть пустыня. Странная, порой щетинящаяся джунглями построек, устланная металлом и щёбенкой крошащейся черепицы, уводящая в лабиринты – диковатый мальчишеский рай.
Там приятно валяться, греясь о щедро отдаваемые остатки тепла, таращиться в небо, трепаться обо всём на свете. Стив умный, он любит историю, а уж приключениями зачитываются они оба. И мечтают напропалую о дальних странах и сражениях с пиратами, красавицы и сокровища идут опционально – не это главное в жизни крутых двенадцатилетних парней.
«– Я буду капитаном корабля! А если придумают, как полететь к звёздам, капитаном космического корабля!
– А куда бы ты полетел?
– На Марс.
– А я бы на Юпитер, там красивей.
– Ладно, сперва на Марс, а потом на Юпитер. А ты будешь моим штурманом и художником.
– Хорошо. А ещё кого ты хочешь взять?
– А разве нам ещё кто-нибудь нужен?»
И правда. Нет, в их компании, кажется, ещё кто-то был – смазанные лица, тени, – но многие смотрели на тощего астматика со снисходительным презрением, и едва заметив такое, он безжалостно рвал связи, потому что – какой смысл общаться с дураками?
Стив называл его Баки. Баки... Это имя ни о чём не говорит, не будит воспоминаний, это просто набор звуков. Вероятно, у него была семья? Но вместо памяти – чёрная дыра. Баки – это неинтересно. А вот Стив...
Стив. Тяжёлый запах лекарств и надсадный кашель, тонкая льняная прядка и шипение масла на сковороде. Микстуры. Книги. Рисунки.
Его всегда нужно было защищать. Так много напастей: болезни, хамы, да просто жизнь... Она вообще-то штука безжалостная.
В пятнадцать лет они учились басить и жадно выискивали пушок на подбородках. А потом Баки с высоты своего первого поцелуя снисходительно рассуждал о женском поле, а Стив... Стив тогда переживал свой первый отказ, и это было так гнусно и несправедливо, что он отчаянно, горячо и искренне утешал его, клялся и божился, что всё в порядке – просто не повезло, девчонка попалась тупая, как полено! Да и не из-за чего расстраиваться, все женщины – дуры и вообще тьфу, а в такого замечательного Стива просто невозможно не влюбиться!
Стив смотрел на него, и в его глазах мешались печаль и смешинки. А потом он ясно улыбнулся.
– Ничего, я попробую ещё раз.
И его вдруг окатило волной ревности – Стиви будет гулять с девчонками? Это... нет!
Захотелось сжать худые плечи и показать своё умение целоваться. Закрыть собой уже навсегда, держать, не отпускать. Потому что все женщины, и правда, тьфу по сравнению со Стивом.
Да и вообще – все люди.
Чёрный парализующий ужас пришёл секундой позже. Чудовищный стыд, ошпаривший его внутренности словно кипятком, тошнотворное осознание того, какой грязью он является. Что если об этом узнает хоть одна живая душа – ему не жить. Не убьют – сам повесишься...
Такие люди были ниже собак, ниже негров, подонки, блевотина общества – без надежды, без просвета, всеми презираемые и ненавидимые. Их держали в клиниках, словно опасных сумасшедших, они были уродами, а парни шептались, что в тюрьмах...
Он вздрогнул.
– Баки, ты что?
– В-всё в порядке. Конечно, ты ещё встретишь свою девушку.
Об этом нельзя было думать. Он запретил себе накрепко, намертво, навек прибитый страхом – он даже сам с собой десятой дорогой обходил такие мысли.
Конечно, со временем он притерпелся, всё улеглось, и ему удалось внушить себе, что это было просто минутное помрачение. Он крутил романы с девчонками, и даже побывал в известном доме. Не хвастался этим, ну было и было – приятно, небезынтересно, подумаешь...
А то, что Стив, Стив-Стив-Стив-Стив – огромное тёплое, звенящее, такое родное, такое его, самое близкое, самое прекрасное... И нежность, и боль, и щенячье счастье – это ничего, всё в порядке, они же лучше друзья! Самые лучше в мире! На фронт уходил – его защищать. И как дурак при этом радовался, что у Стива астма, и сколько он не бейся, не пустят его, и он останется цел. Не надо ему, там опасно, там стреляют...
***
Фронт был как второе рождение. Это когда тебя из тёплой материнской утробы выбрасывают в холодный, смертельный, отвратительно жестокий и равнодушный мир. Они шли, ехали, ползли по грязи. Дрались, и земля оказалось совсем ненадёжной штукой, а визг снарядов вгрызался в кости и рвал мясо налево и направо...
Плен. Вонь. Обречённое отчаяние – отсюда не выбраться. Стиви, прости... Ты же будешь меня помнить? Под пытками твердил свой номер, чтобы не рехнуться от кислого ужаса подступающей смерти. Это почти не помнится. Только помнится, как стояло перед глазами его лицо...
***
Спасение казалось продолжением бреда. В него же столько дряни напихали, неудивительно. Высокий и сильный Стив, жуткий урод с алым черепом вместо лица, море огня – и надо было бежать, взбираться по лестницам, прыгать, и держаться-держаться-держаться, не отключаться, не слепнуть, двигать не своим телом. Позже, конечно, он пришёл в себя, очнулся...
А мир уже был другим.
Просто другим – и всё.
Стив был рядом. Но это был не Стив. Пугающе огромный, уверенный в себе, спокойно отдающий приказы... Командиром он оказался хорошим. Неопытным, разумеется, но критиков среди них не нашлось. И ещё его совсем не нужно было защищать. И у него никогда не было времени. Столько забот, он же – герой, Капитан Америка, надежда нации.
Время стремительно неслось вперёд, походя сметая прошлое – в пыль, в хлам! – и что с того, что кому-то оно было домом! Мир мчался вскачь, сдирая плоть реальности до кости, расчищая место для нового. И Стив тоже рвался вперёд, безжалостно и жестоко меняясь, теряя последние капли себя прежнего. Он сбросил маленького Стиви, как сбрасывают обветшавшую и нелепую детскую одежду.
А у него... У него остались воспоминания о рисунках на пожелтевшей бумаге, о лекарствах от скарлатины и цыплячьих ключицах. Мечты на крыше, прыжки с тарзанки – Стива всегда уносило дальше всех, ведь он же лёгонький... – и прочая детская чепуха. Вот только никому это больше не было нужно.
Нет, он не жаловался, не скулил. Всё понимал, отдавал должное.
И тосковал.
Был в его команде, старался поспевать, шёл за ним – привычка-то прикрывать его спину никуда не делась. Да только Капитану Америке прикрытие не было нужно – он сам кого хочешь прикроет. Ну, удалось пару раз снять целящих в него фашистов, так ведь ему теперь те пули, что слону дробина. Но всё равно, хоть и мизерная, а польза.
Он отчаянно пытался привыкнуть, склеить в своём сознании эту гору мышц и его маленького Стиви, популярного и всеми желанного героя и тихого скромного паренька. А ещё притерпеться к тому, что он для него теперь – просто один из команды. Он отчаянно тянулся к Стиву... и боялся быть навязчивым. И захлёбывался от оглушительного мертвящего сознания собственной ненужности.
Стив всё время уходил. На совещания, на испытания, в лаборатории, в прорыв... Дрался, лез смерти в зубы, спасал мир. И приставать к нему после этого со своими воспоминаниями, соплями и прочей хренью...
Он себя ещё уважать не перестал.
Порой малодушно думалось – уж лучше бы убили. Он уже потерял самое дорогое, что было в жизни, зачем ему этот супергерой, когда больше нет его Стиви! Словно дыра в груди, и свистит в неё огнём и тьмою смерть. Но и надежда ещё трепыхалась, и он стискивал зубы и отчаянно пытался зарастить неумолимо расползающуюся между ними пропасть. Порой вворачивал старые шутки и воспоминания, а Стив когда и улыбался, а когда и внимания не обращал.
Что ж. Смирись.
Детство ведь всегда кончается, правда?
Держи лицо и живи.
А потом он упал.
Глава 2. ДваГлава 2. Два
Тихие шаги. Хруст цементной крошки под тяжёлыми ботинками. И он мгновенно понимает, кто сюда заявился. Он чует гостя сквозь стены, сквозь стылый воздух и грязные сумерки бетонной норы.
Нет смысла отступать. Он подаётся дальше в тень, сидит, слушает, нутром впитывая каждое движение – скрипнула подошва, микронный толчок сквозняка, шаг, поворот...
Драться даже мысли нет. Только тоска воет надсадно – пришёл, разыскал, зачем, зачем?!
Он появляется в проёме – гигантская тень, чёрное на сером. Чёрное тут же линяет: вспыхивает светлая прядь и мазок пастели – скулы...
– Баки.
Он дёргается. Слово колет, словно контакт пробитый током. И отчаянно хочется сбежать.
Но поступить так, значит бегать всю жизнь. Он слабо улыбается, узнавая это рассуждение – так говорил Стиви...
Его Стиви мёртв.
А живая могила, поглотившая его, надвигается – медленно, неотвратимо.
– Пошёл вон.
Капитан Америка словно врезается в стену. И следующий шаг даётся ему трудней.
– Баки.
– Здесь нет Баки.
Капитан осторожно опускается рядом с ним на корточки, заглядывает в глаза.
– Баки здесь.
Нет.
Нет.
Никакого Баки не существует.
Ты убил его, кэп.
***
Ветер победно ревел в трубе горных склонов, снег сдувало с камней, у белого света проступал мало кому ведомый подшёрсток из тьмы.
Сталь вгрызалась в ладони ледяным холодом, поезд грохотал железными сочленениями, мчась слепо, безумно – вперёд, вперёд, вперёд! К гибели или к жизни – машине было всё равно. Поезд кричал дико и страшно, пытаясь пронзить своим воплем зимние горы.
И он кричал тоже.
Его вышвырнуло из грохочущего масляного нутра – из вагона и из жизни, нелепо, случайно, глупо.
Кончики пальцев – вот и всё, что соединяло его сейчас с собственным существованием. Слишком тонкая нить.
Стив тянулся к нему и тоже кричал, но он не слышал, не мог разобрать ни слова, до него доносились лишь интонации – и в них был приказ.
Вот только сталь не подчиняется приказам.
Ветер остервенело рвал его прочь от поезда и от жизни, и скорость вливала в него несокрушимую силу.
Стив, Стиви!
Он видел глаза – словно серое зимнее небо, и бледно-розовый мазок губ, Стив тянул к нему руку, не уходил, и надежда вспыхнула в нём с новой силой – это его друг, друг, друг!
Но проклятая скоба вдруг треснула и отдала – просто и легко. И падая вниз, он кричал от ужаса и отчаяния – вот и всё, пропасть отодрала их друг от друга уже навсегда.
Мелькали смазанные абрисы скал, его переполняла лёгкость и беспомощность – сколько не извивайся, сколько не хватай руками воздух, падение не остановить.
А потом был удар.
***
Сейчас его тело прячется в тени – Капитан Америка словно в засаду залёг. А лицо на свету – манок, ложная мишень, только высунься, подойди, охотник уже ждёт тебя, глупая дичь...
Идеальная подделка – глаза, всё так же мерцающие синью, и ресницы, бросающие на щёки глубокую тень.
«– Нарисуй мне свой портрет.
– Зачем?
– Подружку тебе найду. Помнишь, мы читали, как короли раньше сперва на портреты принцесс смотрели, а потом женились.
– Ты обалдел? Я тебе что, принцесса?»
Взбесившаяся память сбивает ориентиры, палит по нему шрапнелью образов, кружит в цветном калейдоскопе.
Капитан Америка смотрит.
Наверное, это очень интересное зрелище...
***
...Он очнулся и удивился, что ещё жив. Вокруг тускнел зимний закатный пейзаж, и стояла оглушительная тишина.
Камни. Снег. Он попытался сесть, но не смог – острая боль пронзила тело, и стало ясно, что лучше не дёргаться. Ноги не чувствовались, одна рука была размозжена в хлам: изодранная куртка едва прикрывала страшное месиво, засохшее чёрно-багровыми струпьями. Вторая рука, кажется, уцелела. Он попытался подтянуть колени, перевернулся на бок, огляделся...
Дно ущелья. Нет, самому отсюда не выбраться – по этим склонам и здоровый-то не всякий поднимется. Разве что такой как Стив.
Стив.
Надежда полыхнула так ослепительно, что на мгновение стало жарко. Ну, конечно же, конечно! Стив найдёт его обязательно, разве он бросит его в беде? Вот закончит операцию и отправится на поиски. Сколько прошло времени? Вечереет – значит, часов восемь. Стив наверняка уже ищет его.
Однако на месте оставаться нельзя. Нужно ползти – движение согревает, он продержится дольше и сумеет дождаться.
И он пополз.
Это было больно. Так больно, что ему потребовалась вся сила воли, чтобы не остановиться в ту же секунду. Опираться он мог только на одну руку, вторая безжизненным мешком волочилась по земле, цепляясь за камни. Ноги почти не работали, но он не сдавался: упирался, стонал, но упрямо двигался вперёд.
К Стиву.
Дали знать о себе раны – он чувствовал, как одежда набрякает кровью. Плохо, значит времени у него совсем мало, но с другой стороны Стиву будет легче: алый след на снегу виден издалека.
В ушах шумело, глаза застилало пеленой. Нет-нет, это ничего, надо держаться, Стив придёт совсем скоро. Он же умница и наверняка просчитал траекторию падения, запомнив, где он сорвался. Интересно, как он спустится? Наверное, с парашютом прыгнет... Как жаль, что нет ни спичек, ни топлива – костёр издалека виден. Мимолётно подумалось – ну вот и стал ты Робинзоном, костры, необитаемый остров, прямо романтика. Стиву сказать, вместе бы посмеялись.
Через полчаса он обессилел. Тело отказывалось повиноваться, лёгкие захлёбывались воздухом, на губах был вкус железа. Он слизывал его и сосал снег, пытаясь удержаться в сознании. Ничего, вот чуть-чуть отдохну...
Опасно, да, можно уснуть и замёрзнуть. Ещё минуту, и двинусь дальше. Стив. Стив...
...Когда он разлепил глаза, было уже утро. Скалы сверкали снегом, волосы превратились в сосульки, одежда заледенела и примёрзла к камням.
Он со стоном пытался отодрать себя от земли – тело не чувствовалось вообще.
А Стива не было.
Наверное, он просто его ещё не нашёл. Он скоро, он вот-вот...
И он пополз снова.
В этот раз было намного тяжелей – рука кое-как работала, а вот ноги – нет. Но он продолжал двигаться. Рычал, матерился, проклинал всё и вся – но полз. Сантиметр за сантиметром, вдох, выдох, вцепиться, подтянуться, секунда отдыха, вцепиться, подтянуться, отдых, вцепиться, подтянуться...
Ладонь потеряла чувствительность, пальцы, скользящие по снегу, не гнулись. Выдох, рывок... Снег, снег... Он кричал – скалы отразили хриплое карканье.
И – тишину.
Один...
Один!
Но почему? Стив!
Им овладело отчаяние. Остановиться, лечь... Нет, ни за что! Стив, наверное, ищет, просто он немного заблудился. Надо двигаться, надо! Стив придёт, и они выберутся отсюда!
Уходил час за часом, силы иссякали, к горлу подкатывала рвота, и голова кружилась так, что казалось – можно упасть даже лёжа на земле. Сознание уплывало, возвращалось снова, но он продолжал ползти.
Уже снова ночь... Стив, где же ты? Почему?.. Почему?
И вдруг он услышал лай. Совсем слабый, далёкий, но этого хватило: его оледенил ужас – не узнать эти звуки было нельзя. Немецкий патруль... Он рванулся вперёд, со всей силой отчаяния. Только не плен, нет, не снова! Пожалуйста, пожалуйста! Стив! Он хрипел, полз, катился, но всё было без толку – лай становился всё слышней.
Они вынырнули из тьмы, словно демоны из преисподней – ощеренные пасти, горящие глаза, и принялись остервенело рвать его, вгрызаясь в плоть. Он кричал от боли и пытался отбиваться, но их было так много...
– Хальт!
В глаза ударил слепящий свет фонарей, в грудь с силой пихнули прикладом. Они встали над ним – неумолимые чёрные силуэты. Приказали подняться, а когда он не смог, принялись избивать. Он корчился под ударами их сапог, пытаясь прикрыть живот и лицо. Кровь хлынула из ран с новой силой, и собаки совсем осатанели. Хруст костей, ругань, истошный лай и боль, боль, боль... Сознание милосердно погасло.
...– Ваше имя и номер части?
– Не помню.
Через секунду он уже кричал, срывая голос.
– Ваше имя и номер части?
– Н... не... помню...
– Упрямый. Кстати заметьте, с какими травмами он выжил.
– Да, это необычно. Добавьте ещё, посмотрим.
Он рвался из ремней, харкая кровью и желчью, чудовищная боль истязала каждый нерв и медленно отступала, оставляя его слабым и беспомощным.
– Ваше имя?
Твари... Он собрался с силами и обложил дознавателей отборным матом. И был немедленно наказан – в камеру его отволокли без сознания.
Пропитанный кровью топчан. Темнота и вонь. «Ещё!» «Интересный экземпляр» «Ваше имя?»...
Нет, имя нельзя говорить, они моментально вычислят, откуда он. Стив... Надо держаться, может быть, Стив ещё придёт и вытащит его из этой могилы.
Где-то играло радио. Он задрёмывал, безотчётно вслушиваясь в знакомые звуки – кто-то из охранников решил послушать BBC.
Позывные новостей, «Капитан Америка», «позавчера, восемнадцатого января была разгромлена...» Он слушал, распахнув глаза, не в силах поверить. Восемнадцатое января – это же через день после...
Сердце скатилось куда-то в пятки. Значит, Стив и не думал его спасать. Капитану Америке было не до этого – его ждали новые великие победы.
Что было дальше?.. Нет, не вспомнить. Допросы, кажется, пытки. Ему было всё равно. Кто он, что – так и не сказал. Никто. Для Стива же никто, значит и вообще – никто.
Когда боль смывала его образ из сознания, он не сопротивлялся – зачем? Что будет – безразлично, но так было легче, так – правильней...
***
Эх, Гидра... Хреновая ты организация, вшивенькая. Даже память твои спецы как следует стереть не смогли.
Халтурщики.
– Баки!
Капитан Америка волнуется. Сейчас на месте прыгать начнёт.
– Баки, друг мой.
Берёт за плечи.
Ну, нет уж!!!
Он бьёт ему в рожу с маху, со всей дури, с остервенением и ненавистью.
– Здесь нет никакого Баки!
Его трясёт от омерзения.
Кэп сидит на цементном полу, зажимая рукой нос – между пальцев сочится кровь.
– Ты вспомнишь, – обещает он.
Зашибись, как смешно! Он наклоняется и шипит ему прямо в лицо:
– Я всё помню. Всё, ясно?
Серые глаза распахиваются. Капитан тянется к нему, отняв ладонь от лица.
Весь в крови, что твой агнец.
Он отшатывается.
– И не пытайся мне больше впарить сказочку про нашу дружбу! Мы были друзьями, пока ты не бросил меня подыхать там, в горах!
– Что?
Рука Стива падает.
Он криво усмехается. Заткнулся? Вот так-то лучше.
– Катись отсюда, великий герой, тебя там твои поклонники заждались. Не делай вид, что я тебе нужен.
Думал добить? Идиот... Этот танк с дороги и атомный взрыв не свернёт. Капитан подаётся вперёд, и в глазах его вспыхивают очень нехорошие искры.
– Ты совсем сдурел, Баки? – рубит он яростно. – Как ты вообще мог в такое поверить?! Да если бы я хоть на секунду заподозрил, что ты жив, то ни за что не ушёл бы оттуда! Я же уже вытаскивал тебя, я же именно из-за тебя тогда и сорвался за линию фронта! И ты после этого вообразил?.. Что переменилось, ну что, по твоему, а? Да ни-че-го! Баки, это же просто бред!
Он сердито смотрит, стряхивает с глаз светлую прядь, на лбу морщинка – и это такой Стив... Стиви. Тот так же злился и протестовал, когда он вмешивался в драку и укладывал его противников на землю. Память снова с размаху бьёт под дых – подворотни, бег наперегонки, заборы, содранные коленки...
«– Догоняй! Черепаха! Улитка!»
Если бы знать, как всё закончится. Дружба-дружба-любовь...
Его держат. Крепкая рука бережно перехватила поперёк груди, не даёт упасть.
– Что с тобой? Баки, ты в порядке?
Большой какой. Тот, другой, не его.
Он смотрит сверху – лён, небо, пастель. Дева Мария... Как же хочется просто всё забыть. Не его – то, что случилось между ними.
– Всё нормально. Отпусти.
Стив неохотно отпускает. Заботливо осматривает, проверяет, крепко ли он держится на ногах. Того и гляди сопельки утирать начнёт.
Тьма щерится на них со всех сторон. Не верю я тебе, друг мой, брат. И жизни-то никакой у меня не было, откуда опыту взяться? А интуиция уж сколько раз подводила...
И держаться от него надо подальше. А то ещё померещится... всякое. Тогда будет совсем плохо.
– Пойдём со мной, – говорит Стив, – там у нас ты будешь в безопасности. Поживёшь немного, оглядишься.
– Трофей тебе нужен?
Мощный кулак с размаху впечатывается в стену. Сейчас вмятина останется.
– Да какой трофей? Ты мой друг, Баки!
Друг... И враг. Солдат противной стороны. Это реальность, и забывать о ней не стоит.
Он криво ухмыляется.
– А твоим хозяевам я тоже друг?
Стив подбирается. Не Стив уже – Капитан Америка. Бронебойный снаряд смертельной силы.
– У меня нет хозяев. Это у Зимнего Солдата они были. Но не суди других по себе!
– Ух ты. Силён. Прямо хоть плакат рисуй. Хочешь сказать: прикажут – наплюёшь? Ради меня пойдёшь на конфликт с хо... ну хорошо, с руководством?
Стив тяжело усмехается.
– Пойду. Не впервой.
А вот это уже интересно!
– Да? И что там между вами было?
И тут сзади раздаётся:
– Парни, заканчивайте свои посиделки.
Глава 3. НачалоГлава 3. Начало
Засада!
Рефлексы опережают мысль – разворот в прыжке, из руки вылетает нож...
...В глаза бьёт алое и золотое.
Он парит над самым порогом – броня с головы до ног, и от литой блестящей фигуры волнами идёт тепло.
Да уж. Против такого с ножиком – даже не смешно.
Вот это поддержка. Друг... значит. Так к друзьям с силовым резервом в гости не ходят.
Он зло оборачивается к Стиву.
– Ну и что это за чучело?!
– Какой ты невежливый, – в низком голосе, звучащем из динамиков, слышна насмешка.
В глазах Стива – возмущение пополам с изумлением.
– Тони, ты что, за мной следил?
– Следил за тобой Джарвис. А я решил в свободное время поработать на подтанцовке. Мало ли что случится, а ты мне ещё дорог. Семейная реликвия, как-никак.
Бронированный человек сминает собой границы, заполняет пространство, весь он – сияние металла, брызжущая энергия, кажется, воздух вот-вот искрить начнёт.
– Я вам не мешал, даже когда этот ветеран тебе морду бил, так что оцени мою сдержанность. Но теперь извини, нам надо убираться отсюда, а то там снаружи зрители пожаловали.
– Гидра? – вскидывается Стив.
– Возможно. Нам лучше уходить сейчас, пока они не сомкнули кольцо.
– Вот и уходите, – выносит приговор он. – Я остаюсь.
– А ты не только грубиян, но и идиот.
– Тони! Баки, слушай, если решишь остаться, я останусь тоже.
– Идиотизм заразен. Лучше я вас обоих вырублю и утащу отсюда. Как вам такой вариант?
Снаружи слышен взрыв.
– Они прикончили твой мотоцикл, кэп. Первая жертва, пал в неравной борьбе.
Стив сдирает с себя щит.
– Баки, держи. Тони, прикрывай его с другой стороны. Джарвис, где у них слабое место в кольце?
Они работают быстро и слажено, будто единый организм – залюбуешься. Но если у одного из них – броня, то Стив даже без щита остался.
Сверху грохает ещё один взрыв, сбоку рушатся перекрытия. Гул, пыль... Инстинкты вопят – Стиви в опасности! Спасти! Спасти! Всё прочее неважно, ненужно.
– Можно уйти под землёй! Тут много коммуникаций! – орёт он.
– Тони!
– Застряну, как вытаскивать будешь? Уходите вдвоём, я их отвлеку! – и бронированный человек ныряет в пролом стены.
Они бегут, скатываются по лестницам, прыгают в люк. Над головой грохочет перестрелка, и осыпаются стены несчастного склада...
***
– Посмотрим...
Здесь всё какое-то нереальное. В воздухе парят прозрачные изображения, повсюду стеклянные стены, сквозь огромную тяжёлую башню сквозит небо.
Трудно не робеть.
Он лежит на медицинском столе в ореоле парящих датчиков.
– Поразительно, – доктор стряхивает в пространство объемную картинку: мешанину линий, точек, мутных клякс, – с такими повреждениями мистер Барнс должен быть абсолютным инвалидом.
Стив стоит рядом, судорожно сжимает его руку и слушает врача.
– Множественные повреждения коры головного мозга. Очаги дистрофии, разрушение капилляров. Периферическая нервная система тоже в плачевном состоянии. Скажите, у вас бывают судороги? Бывают... Протез виноват, его нужно немедленно снять.
– Но Баки можно вылечить?
Стив сейчас ему руку сломает...
Доктор смущённо улыбается. Весь он какой-то сумрачный, сутулящийся, будто стесняющийся себя.
– Вы должны понимать, что о восстановлении памяти речь не идёт. То, что мистер Барнс вообще может нормально двигаться, сознавать себя и даже что-то помнить, само по себе поразительно. Нам необходимо восстановить нервную ткань, это возможно, хотя и займёт какое-то время.
– Баки, ты как? Готов расстаться с рукой?
– Не дрейфь, ветеран, – откуда-то сзади выруливает Тони, – мы с доком в ней покопаемся и наладим, – вид у него словно у сладкоежки, тянущегося к вожделенному торту.
Этот тип выбивает его из колеи. Без брони он не менее... ярок. Выразительные глаза, острые скулы, небрежно растрёпанная шевелюра, эспаньолка...
– Тебе серьги в ухе не хватает, – брякнул он, едва увидев его впервые.
Тони в ответ расхохотался.
– Кэп, твой дружок меня, кажется, с пиратом сравнил!
– Баки, ты гений! – о взгляд Стива, смотрящего на Тони, можно спички поджигать. – Ведь действительно похож.
Неужели он любит его? Не может быть. Значит он – тоже? Но как же? Нет. Не его. Упустил. Пропасть. Пропасть!
В голове каша, в груди обмирающая пустота, а они... Они переглядываются, будто безмолвно говорят друг с другом, а потом дружно смотрят на него.
– Что скажешь, Баки?
Что тут сказать? Взвыть? Взорвать тут всё? Уйти? Паника... Чужой, чужой, чужой мир! Что он вообще тут делает? Здесь царит алое и нежно-розовое, каштановое, русое, небесно синее... А он? Чёрное и белое. Уродство. Абрис. Тень.
Но сильные пальцы в его ладони вцепились и держат... И гудит-гудит вокруг ледяной ветер снежной пропасти. Память бесится, отматывает время назад, и кажется, что Стив тогда дотянулся и вытащил. Вытаскивает... Стив!
Ты мой, мой. А этот... пират. Но ведь он прикрывал, так нечестно.
Он не успевает открыть рот, как их перебивают.
– Что тут происходит?
На пороге лаборатории стоит мрачный одноглазый негр.
***
– Мистер Фьюри... – мимолётно кивает доктор, не отрываясь от экрана.
Это кто? Он рассматривает вошедшего: кожанка, выправка, в задницу будто кол воткнули. Чёрный, коричневый, будто туча налитая грозой. Он кого-то мимолётно напоминает, но вот кого? Нет, не вспомнить...
Негр тем временем свирепо щурит единственный глаз.
– Что здесь делает этот человек?
– Этого человека зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, – Стив, кажется, намерен не спускать визитёру ни слова.
– И он проходит тут медосмотр, – жизнерадостно сообщает Тони. – Наш док в полном восторге.
Он – ты Баки, Баки! – чувствует, что пират издевается. Негр это чувствует тоже.
– Решили затеять очередной проект в обход Щ.И.Та, мистер Старк?
– Ну что вы, директор, какой там проект. Это чистая благотворительность – котятки там, знаете, старушки через дорогу.
Директор?
– Этот человек опасен! – рявкает как его? Фьюри?
– Точно! – пират щёлкает пальцами. – И как я забыл?
– Тони... – Стив прячет улыбку, а Баки просто глаз отвести не может от этого спектакля. Это они так со своим шефом разговаривают? Ну и ну.
– Вам смешно, мистер Старк? Поразительно, что именно вам.
Кажется, удар достиг цели. Тони выпрямляется.
– Вы на что намекаете, директор?
– Не поняли? С вашим-то интеллектом? Говард...
– Довольно!
На секунду директор замолкает.
– Хорошо. Но даже если оставить это в стороне, этот человек всё равно остаётся массовым убийцей.
– Допустим... – цедит Тони. – А я тогда кто? А док? Или Наташа? Мы тут все, знаете ли, не ангелы. Вот разве что кэп чист и безупречен, как ясно солнышко.
– Если бы, – роняет Стив.
– И напомните мне, кто отмазал доктора Бенера от суда, когда он в прошлом году побузил немножко посреди Йоханнесбурга?
– Мистер Фьюри, – охотно напоминает Стив.
– С ума сойти! Да вы, оказывается, поклонник двойных стандартов, директор! То есть если сволочь – НАША, то она вроде как и не...
– Доктор Беннер не контролировал себя!
– Мистер Барнс тоже, – вдруг вмешивается док. – Любой врач, взглянув на снимок его мозга, подтвердит, что он не помнил и не осознавал свои поступки. Он действовал за границами своей личности, а это – основания для оправдания в любом суде.
– Вот как. И какие у вас гарантии, что он снова не примется за старое? Ведь подобную угрозу исключать нельзя? Ему нужен особый присмотр, Капитан, и Башня Старка неподходящее место для подобных... пациентов.
– Я не понял, вы оскорбили мою башню?!
– Кажется да, – вздыхает Стив, и Баки снова замирает, глядя, как дружно и слаженно они работают в паре.
Но Фьюри так просто сдаваться не намерен.
– Именно от вас в прошлом году сбежал Альтрон! – атакует он.
– А у вас под носом годами росла и развивалась Гидра, – парирует Стив. – Так что ещё большой вопрос, кто тут сильнее напортачил.
– Спасибо, друг, – церемонно кланяется Тони.
– Директор, вы должны понять, что мистер Барнс нуждается в лечении и адаптации, и изоляция не пойдёт ему на пользу, – продолжает Стив. – Или вы пытаетесь таким образом ему отомстить?
Фьюри выпрямляется.
– Как бы вы не пожалели о своём прекраснодушии, Капитан.
– Я не понял?! – заводится Тони.
– Если из-за мистера Барнса пострадает кто-нибудь, сумеете ли вы себе это простить?
Нет, это уже не дуэль, происходящее напоминает, скорей, смертельную схватку.
– Я не могу предсказывать будущее, директор, но знаю одно: выйдя из-под контроля Гидры, Баки перестал быть киллером, – тихо говорит Стив.
– Джарвис это подтверждает, – кивает Тони. – С момента краха проекта «Озарение» не было ни одной ликвидации в стиле Зимнего Солдата. Эх, чёрт, «Озарение»... Варвары вы, какую технику загубили.
– Вы бы лучше так из-за своего отца переживали, – тяжело говорит Фьюри, – а не защищали того, кто его убил.
– Хватит! – рявкает Стив. – Это подло, директор.
– Всего лишь разумно, Капитан Роджерс. Эмоции – прекрасная штука, но последствия эмоциональных решений часто бывают плачевными. Настроения меняются, а факты – нет. Но я пойду вам навстречу, в конце концов дети сами должны набивать свои шишки. Пусть мистер Барнс остаётся здесь под вашу личную ответственность. Только будьте осторожны.
– Разумеется, – вежливо кивает Стив.
И тут Фьюри наконец переводит взгляд на него.
– Не подведите своего друга, мистер Зимний Солдат. И поправляйтесь.
Он судорожно кивает, всё ещё оглушённый тем, что...
Убил? Он убил? Нет, то есть он – да, он убивал... Правда, толком ничего не вспоминается, но – отца Тони? И он об этом знал? Но почему тогда он...
Фьюри уже нет. Ушёл, наверное... Он выворачивается из паутины датчиков и садится на столе.
– Я правда убил твоего отца?
Тони смотрит на него мрачно.
– Правда.
– Но почему тогда ты меня защищаешь? Ты должен...
– Слушай, ветеран, ты меня случайно с Монте-Кристо не перепутал?
Стив неслышно подходит к Тони, словно подпереть его плечом пытается. А тот говорит, словно тяжёлые камни укладывает:
– Моего отца убили на войне. Это была тихая, невидимая война, и линии фронта в ней были повсюду. Но он это знал и принимал все риски. Он был учёным и как умел защищал мир, чтобы тот спокойно работал, развивался и сделал, в конце концов, невозможными любые войны. Я делаю то же самое. Мы все это делаем, и любого из нас могут точно так же убить. Мы сдерживаем мерзавцев, не даём им воевать и разрушать жизни людей. Но только сдерживаем, ветеран! Начни мы нападать в ответ, мстить, квитаться, выстраивать мир по своим понятиям – чем мы будем лучше них? Так что извини, личная месть – это не ко мне. Станешь одним из нас – тебе тоже придётся принять эту философию. А нет – иди себе, живи, как знаешь, даст бог, не встретимся по разные стороны.
Его глаза мерцают тёмным золотом, синие и алые отблески ложатся на лицо...
– Баки, – мягко вступает Стив, – успокойся и ложись, что было, то прошло. Тони?
– Сейчас... – раздаётся звяканье инструментов, и рука отсоединяется от тела. Он ежится, ощущая себя ничтожным и беззащитным. Тёплые мягкие ладони помогают ему улечься на стол, а док снова выстраивает свои датчики.
– Ты поправишься, – уверяет его Стив.
В плечо входит тонкая игла, и усталость наваливается тяжёлым одеялом. Он уплывает и слышит:
– Спи...
Глава 4. ТьмаГлава 4. Тьма
Безнадёжность.
Всё выхолощено, выпито, выжато досуха. Внутри ничего нет.
Стена.
Серая, тупая, непрошибаемая. Между ним и миром, между ним и жизнью.
Там за стеклом раскинулся огромный и теперь уже совсем неузнаваемый город – цветной и умытый, стремительный, весёлый, юный.
Но это – там...
Гладкое стекло перед его лицом бугрится серой шкурой пропитанного сыростью и вонью бетона, змеится шершавыми щербинами, осыпается грязной крошкой. За ним толща земли – бункер, подвал, могила.
Он жмёт и жмёт клавишу поляризации, и огромное окно становится всё темнее. В его комнате – в его палате – сгущается искусственная ночь.
Но сейчас придёт Стив, и непременно снова начнёт журить за уныние, тянуть к своим и говорить так ласково, что снова захочется набить ему морду и вышвырнуть за дверь. Да вот беда – нечем драться. Он слаб, так слаб, словно полураздавленный муравей, никчёмная букашка.
Страшно. Страх пропитал каждую клетку тела, каждую молекулу воздуха. Всё вокруг расползается, словно ворох мокрой бумаги – себя-то не собрать клочков, не то что найти какое-то своё место. Панические атаки не дают дышать, сердце трепыхается в глотке, и он валится как сноп, цепляясь за стены... А в голове – зияющая чернота.
Тотальная, глухая тьма – именно она страшней всего. Раньше, оказывается, бóльшая его часть была выключена, ему оставили только самые необходимые функции, чтобы убивать и снова нырять в обнуление. А теперь жуткие аппараты дока восстанавливают утраченное, но там ничего нет. Его нет. Он помнит Стива, но за пределами этого – вакуум. Аппараты и лекарства делают своё дело, и возрождаются понятия о мире, о том, что надо что-то делать, о чём-то думать...
Но не думается, в мозгу пусто. Он часами смотрит в одну точку без единой мысли. Не понимает, кто он, зачем, не может найти себя. Он падает, падает, падает в ничто, его нет, он мёртв, и всё вокруг: любой звук, любой предмет бесят до предела.
А больше всего Стив – он никак не может оставить его в покое. Теребит, дёргает, мешает, и выражение лица у него жалобное и натужно-весёлое. И он – ты Баки, запомни уже, Баки! – думает, что Стив тоже разочарован в нём. Ведь он мечтал вернуть своего старого друга, но в одну реку, видимо, и впрямь нельзя войти дважды. У развалины, которая зачем-то бродит по бесконечной башне Старка, нет ни памяти, ни имени. Ничего.
Эмоции – да, это есть. Он чёрные. Гнев, страх, припадки бешеного раздражения – какого хера ты хочешь от меня?! Первая эйфория надежды прошла, и теперь... Он понимает, что ему полагается быть благодарным и обязанным, что Стив хочет того, прежнего Баки, но он не может его создать! Не из чего. Да и зачем? Он – злобный никчёмный больной ублюдок, и из него не вылепить того благостного друга, и отвалите уже все!!!
Шипит, открываясь, дверь. И двери здесь какие-то уродские...
– Баки, ну что ты опять тут тьму кромешную устроил? Тебе так уютней что ли? Так ты же вроде никогда...
Никогда, блядь! А теперь вот – когда!
– Да-да, прости.
Зачем он так? Зачем – всё? Это не его. Всё не его.
Но вот, стоит посреди комнаты-аквариума этот печальный мамонт, смотрит на него стивовыми глазами, и злоба притухает, словно огонь прибивает дождём, и надо опять куда-то идти, улыбаться и что-то делать.
Обнять бы его, прижаться, поскулить. Поорать. Выкричать, выплакать страшное и чёрное. Сказать правду! Что ты – не Баки, что ты – кукла. Что не знаешь, какой ты, и вообще не думаешь, что сможешь когда-нибудь полноценно жить. Что ты калека! Вот только это чужой Стив, которому он до сих пор почему-то не верит, ему не поплачешься, не скажешь.
Он послушно плетётся следом за ним в огромный холл – там постоянно светятся чистые цветные экраны, там широкие лестницы и уютные уголки. И в одном из них – дружная компания: смеющийся, всегда немного небрежный док, худой мужик с серыми глазами – Клайв? Клинт? – опять забыл... Он вечно болтает о доме, стройке, каких-то городах, препирается с рыжей девицей, Наташей, которая одним своим видом заставляет подбираться и искать оружие под рукой – острая как бритва, раскованная, опасная, с ведьминскими глазами, в которых плещется смертельное зелье... Там худущий некрасивый негр, который постоянно треплется с Тони о чём-то заумно-техническом. Ах да, на «негров» тут, оказывается, обижаются, он этот... как его... афро! Господи, сколько ещё нелепых правил у этого чужого мира?
Ему кивают, сероглазый хлопает по плечу, спрашивает, держал ли он в руках рубанок? Стив тут же вклинивается, начинает рассказывать, какой Баки молодец, и как он умел и то, и это... Ему вручают эту их своеобычную хрень – салат завёрнутый в тонкую лепёшку, и он пытается есть, да вот только рука не слишком хорошо слушается, и салат просыпается мимо. Это стыдно, невыносимо стыдно, а Стив, не переставая говорить, заботливо подставляет ему тарелку. От унижения сводит скулы, он давит в себе порыв сбежать, чтобы окончательно не стать посмешищем – делает вид, что всё в порядке. Надо просто вытерпеть эту пытку, чтобы потом заползти в свою нору и замереть, как замирают, пережидая боль, тяжело раненные звери...
***
Юный Стив жмурился на солнце, словно тощий трущобный котенок, у него были бледные веснушки, они усыпали плечи и худую впалую грудь. К зиме исчезали, но стоило ему только погреться на солнышке, они распускались, словно одуванчики – нелепые, трогательные, смешные.
Они тогда валялись в траве, он терпеливо сох и невольно красовался – нет, правда, он всегда был красивым парнем, девчонки так и стреляли глазами, – а Стив даже и не думал, он просто подставлял тело тёплым лучам, скромно и безыскусно. Вот только ему он казался совершенно золотым, драгоценным, дороже любых земных сокровищ. Светлые волосы, и совсем летние, голубые глаза... Берег тонул в буйной зелени, дарившей густую тень, где-то звенел смех, – мир был огромным и счастливым, хрупким и сказочным, словно пряничный домик, и таким ярким, что захватывало дух.
Этот мир смахнула своим крылом тьма. И теперь вокруг них всё идёт и идёт, сыплет мелкой крошкой заунывный монотонный снег.
Капитан Америка лежит рядом с ним, облокотившись на локоть, смотрит в окно, в пустое ночное небо, греет его тёплым боком, механически теребит пуговицу на рубашке... Он частенько сидит рядом с ним, а он не знает, как его прогнать, и не знает – хочет ли...
– Очень тяжело было. Я не знаю, просто...
Растерянно замолкает. Стив мучается со словами, не умея говорить. Раньше у него вроде лучше получалось, отвык, что ли?
Наслоения грязной наледи и стылой смерти терпеливо ждут у порога и тоже слушают тихий разговор.
– Я тогда напился. Ну, попытался, не смог, не действует на меня алкоголь после сыворотки, мне Пегги сказала. А я не мог, не знал, как дальше... Пусто было, совсем.
Пусто. Да. А ему вот давно уже пусто и бессмысленно. Снег метёт, задувает, мельтешит – чёрное, белое...
– А дальше?
– Воевал. Громил их. Что я ещё мог? Убивать стало совсем легко. Я Черепа достать хотел, мне вообще уже стало на всё наплевать, я только одного боялся – сдохнуть раньше, чем он.
Он смотрит во тьму, и зрачки его сейчас огромные, словно открылись вдруг тайные подвалы, в которых живут его ненависть и страх. Мир выцвел, и Стив сейчас похож на старую фотографию – серый призрак прошлого, и голос его – тихий шелест старых страниц.
На грани восприятия гремят взрывы, слышен грохот выстрелов и яростные крики. Вспышки огня, жирная копоть, и люди сыплются, как окалина, под ударами молота бога войны. Стив вспоминает, роняет скупые фразы, и в тиши комнаты ревут моторы гигантского самолёта, бьёт тяжёлый ветер и сердце злыми толчками гонит по жилам ненависть вместо крови.
И тишина...
Холодно. Он слушает его слова, словно сказку – жуткую, горькую, безо всякого счастливого конца.
– Я упал, так же как и ты. И снег там внизу тоже был. Океан, лёд...
Стив подтыкает ему одеяло, обнимает крепче, и он видит, как слегка дрожат его пальцы.
Лёд. Чёрная зима стоит стеной, скалит гнилые зубы. И падают, падают они один за другим, как подбитые птицы. И нет сил поднять навалившуюся на тело тяжесть земли.
Но он не сдастся. Больной сон забирает его, утягивает в мрачную глубину, и снова он бредёт по зимнему ущелью, и снег пеленает ноги, а холод вымораживает сердце, и такая слабость – упасть бы и умереть! – но нельзя, потому что где-то там, в чёрном снежном лабиринте бродит и ищет его Стив.
Ведь он же там. Там! Он нужен ему, ведь нужен же, правда? Ведь не упал бы он следом, если бы...
Он будет на это надеяться.
Будет верить.
Глава 5. ВзрывГлава 5. Взрыв
Надежда. Упрямое создание. Самое упрямое на свете, атлант, держащий небо каждого человека.
Сегодня его небо стало чуть выше. И он с любопытством оглядывается вокруг себя, впервые желая увидеть.
Снова сияет день – беспечный и яркий. Он бродит по пустой башне, словно экскурсант: тут всё удобно, красиво и немножко непонятно. Кто её создавал только? То ли сибарит, то ли технический гений.
А Стив как тут живёт? Привык, наверное. Он пытается это представить, но не выходит – слишком велика между ними пропасть, и трудно стало понять, что на душе у человека, который раньше был ближе брата, плотью от плоти, костью от кости.
Но надежда... Надежда.
Бегущие лестницы и стеклянные пролёты – снаружи башни бушует зелень и яркие краски. И хочется вдохнуть полной грудью и шагнуть туда, в это живое, взбалмошное, летящее... Шагнуть вместе со Стивом.
И будь что будет.
Интересно, а где все? Работают, наверное – должны же быть у них какие-то дела? Он идёт всё уверенней, запоминая планировку, забираясь всё выше и выше. И вдруг слышит звуки...
Там за стеной, кажется, люди?
В этом коридоре свет приглушён, он тянет на себя ручку двери... За ней темно. Но это темнота не ночи, а скорее пещеры Али-Бабы. Он продвигается вперёд осторожно, почти крадётся наощупь... Вокруг нагромождение непонятных механизмов и станков, а сумрачное пространство освещено призрачным светом голубых и оранжевых символов, парящих в воздухе...
Посреди помещения он видит Тони и замирает, распахнув глаза, до того прекрасным кажется зрелище. Фигура Тони выступает из тьмы, подсвеченная алым, словно кипящей лавой, и сейчас он уже не похож на пирата, он – волшебник, сказочный мастер, строгий и таинственный. Он внимательно и цепко всматривается в какую-то схему, сияющую перед его лицом. Небрежный взмах руки, и она раскрывается, расцветает каббалистикой цифр и графиков... и через несколько секунд рассыпается ворохом гаснущих искр. А Тони уже склоняется над чем-то непонятным, стоящим на столе, – внимательный, сосредоточенный, – и кажется, что в руках у него бьётся пламя.
Здесь, в этой комнате, ощутимо пахнет железом. Но это не кислый запах железа войны, перемешанный с гарью и порохом, нет, это добротный густой дух разогретого металла, канифоли и масла – запах честного труда и мира.
Глаза привыкают к темноте, а Тони всё колдует над какой-то машиной, чуть хмурится, мягко придерживает её рукой, и глаза его блестят от удовольствия.
– Вот так, детка... – приговаривает он и щурится, внимательно вглядываясь во что-то видимое только ему.
И тут раздаётся долгий мягкий вздох, идущий откуда-то сбоку...
...там, едва заметный в кофейных сумерках мастерской, пристроившись на каком-то верстаке, сидит Стив.
И смотрит на Тони с улыбкой.
...А? Что?.. Стив тут? Зачем? О, нет, нет... И снова оживают, вспыхивают жалящим пламенем давние подозрения. И больно, больно! Неужели? Ой, нет, не надо! Они... Сердце разгоняется в отчаянный галоп, он начинает задыхаться. Хотя нет! Постой! Может быть ещё ничего? Он ошибся! Конечно, он ошибся!..
...– Ты чего, кэп? – спрашивает тем временем Тони, чуть ли не с головой влезая в потроха механизма.
– Ты с ней, прямо как с женой обращается, – тихо смеётся Стив, и этот смех тёплый, интимный, любящий...
– Ну что ты... – Тони выныривает и критически оглядывает свою работу. – Это, друг мой, не жена.
Он вскидывает голову и лукаво смотрит на собеседника.
– Моя жена это Щ.И.Т., понимаешь? Всякие обязательства, долги, выходы на публику, фотосессии. Да-да, не ожидал от крутого плейбоя? А техника... – и Тони нежно ведёт рукой по боку механизма, – это любовница, Стив. Самая прекрасная, самая верная.
Глаза его мерцают во мраке комнаты, он смотрит на Стива со странной жаждой.
– Любовница? – переспрашивает тот, голос его едва заметно ломается, и Тони вдруг подаётся к нему, всматриваясь в лицо, словно никогда не видел.
– Конечно. Это смысл жизни и её радость. Не парадная картинка, а настоящее... Когда не можешь больше ни о чём думать, не ешь, не спишь, мчишься на свидание через пять минут после разлуки, – Тони тихо смеётся. – Всю жизнь рядом, всегда, навсегда, это самое верное, удивительное, бесконечное... Сколько нового она мне открыла, жизнь перевернула, спасла и... чуть не угробила, – он с улыбкой качает головой. – Понимаешь, если знаешь что-то всю жизнь, это не значит, что оно надоедает, есть такие вещи. И такие люди, – Стив почти испуганно вскидывается. – Не истираются, не становятся обыденными, наоборот: всегда меняются, бросают вызов, заставляют идти вперёд, бежать, лететь... Делаться больше, чем был. Я не могу жить без этого, Стив, никогда не смогу! Это часть меня, как дыхание, как сердце. Моё всё здесь. Вот оно! Я нашёл главное, своё, то, что будет со мной до конца жизни.
Он смущённо пожимает плечами.
– Собственно, это и есть жизнь. Знаешь, иногда хочется разгромить тут всё, плюнуть, отступиться, потому что трудно же... Иногда думаешь, что всё зря, напрасно надеешься, ты не сможешь, не справишься, ведь ты такой... маленький. Слабый, – и он улыбается, глядя в потрясённые глаза кэпа. – Но я не могу. Я ведь тоже упрямый. И я всю жизнь буду гнаться за невозможным. А вот сумею ли догнать...
Он поднимает руку, тянется к Стиву, и Стив...
Стив накрывает его ладонь своею, сплетает их пальцы, крепко, неразрывно...
И соскальзывает с верстака навстречу.
– Ты уже догнал.
Тони коротко вздыхает, словно вспыхивает радостью и светом, и на мгновение они замирают лицом к лицу, глаза в глаза, губы напротив губ...
...– Педики!!!
Голос срывается на петушиный крик.
Господи, как же это? А он-то дурак... Дурак!!!
Вспыхивает яркий свет, он отворачивается, мучительно щурится...
– Баки! – Стив торопливо пробирается к нему, спотыкаясь о какие-то детали.
А физиономия-то какая встревоженная!
– Урод! – выплёвывает он ему в лицо, и Стив вздрагивает.
– Не смей! – Тони идёт следом, сердито сверкая глазами. – Я понимаю, ветеран, что ты болен, но всему есть предел!
Он отступает, сдавленно хохочет, трясётся, закидывая голову.
– Ишь ты, как всполошились! Голубочки сраные! Да не ссыте, мне сто раз плевать, что вы долбитесь в жопу!
Желчь, жёлтая, зелёная, ядовитая, захлёстывает, переполняет, вот-вот пойдёт горлом. Она сжигает, словно кислота, проедает уродливые дыры в непрочной ткани реальности. Ничего не будет тебе, ничего!!! И не было, всё обман! Собачка ему комнатная была нужна, игрушка карманная, удобненький экспонат для музея! Чтобы показывать всем и красоваться, вот, мол, у меня всё как у людей! О, проклятый кретин, как он мог хоть на секунду ему поверить!
Он рычит и плачет, и грозит:
– Не подходи!
И руки нет, блядь!!! Заманили, спеленали, душу вынули. Сволочи! Он хватается за какую-то длинную трубу.
– Баки, нет! Успокойся! – Стив выставляет перед собой пустые ладони. – Всё в порядке, тебя никто не тронет!
Но Тони тревожно хмурится и неуловимым жестом вскидывает руку, и она на глазах начинает одеваться блестящей бронёй.
– Сука! – отчаянно воет он и швыряет своё «копьё» в пирата.
Оно врезается машину, стоящую на столе.
– Нет!
– Баки!
Он вырывается за дверь и мчится прочь, прочь, прочь! Мелькают цветные пятна: лестницы, коридоры, площадки, картины, пролёты, лифт, твою мать! Звенит, весь такой элегантный! Он бьётся о зеркальные стены, пугаясь всклокоченного дикого отражения и закрытого пространства, вываливается наружу – взмокший, дезориентированный. Вон отсюда, из этого лживого воздуха, из плена, господи, как он мог так повестись!
Мечется, пытаясь сообразить, где тут выход, снова обрушивается вниз, дробя грубым топотом хрустальную тишину.
– Мистер Барнс, я могу вам чем-то помочь?
На секунду он приседает, озираясь – где враги, где?
– Это Джарвис, сэр. Вам что-нибудь нужно?
– Заткнись!
Ковры, стекло, дерево, мягкий свет, панели, двери, снова лестница – мимо, мимо... Наконец он выскакивает в огромный холл.
Выход!
Огромные стеклянные двери манят свободой.
– Сэр, я должен предупредить мистера Роджерса, что вы хотите выйти.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а!
Кресло! Хорошее, со стальными ногами! Он подхватывает его и высаживает сияющее стекло. Истерично ржёт – смотри-ка, силы ещё есть!
И вылетает наружу.
Глава 6. Экстремум Глава 7. Три
-
-
11.04.2016 в 22:03Мечты на крыше прекрасны, черная тоска Баки тяжела.
А ещё вот это
Лежит как печать на сердце, как перстень на руке.
твоё или чья цитата? Замечательно звучит
-
-
11.04.2016 в 22:08Я рада, что тебе нравится. Писалось с большущим удовольствием.
Лежит как печать на сердце, как перстень на руке.
твоё или чья цитата? Замечательно звучит
Ну ты даёшь. ))))) Это из Библии. Баки ведь, как и Стив, старого воспитания, уж что-что, а к Библии они относились серьёзно и наверняка неплохо её знали. ))))
Конкретно эта цитата из Песни Песней Соломона.
«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный.» 8:14
-
-
11.04.2016 в 22:14Я только это помню, ну не осилила я Библию, хотя Песнь Песней вроде читала, но давно.
Им цитата здорово подходит
-
-
11.04.2016 в 22:20-
-
11.04.2016 в 22:32-
-
11.04.2016 в 22:41-
-
11.04.2016 в 22:49-
-
11.04.2016 в 22:53-
-
12.04.2016 в 23:52-
-
13.04.2016 в 08:06Спасибо!
-
-
13.04.2016 в 21:43-
-
13.04.2016 в 21:56Но вот так логически рассудить - вот он упал. Должен же он был когда-нибудь очнуться, раз уж выжил. Не верю я, что его прямо сразу подобрали и прямо сразу стёрли память, превратив в Зимнего Солдата. Вероятность этого очень мала. А если он очнулся ещё будучи Баки, то что он должен был думать? Надеяться? Ждать спасения? Почему бы нет. И если он ждал, а Стив не пришёл?
-
-
13.04.2016 в 22:19Ты думаешь Баки его винил?
-
-
13.04.2016 в 22:32Ну правда, поставь себя на его место. Стив видел, что он сорвался, и не пришёл выручать. Есть вероятность, что Баки озлобился бы, обвинил его в предательстве. Это женщинам свойственно без конца оправдывать тех, кого они любят, а мужчины действуют и думают более прямолинейно: не пришёл - значит бросил. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
Другое дело, что он ошибся. Я не могу представить, чтобы Стив кого-нибудь бросил. Этот, по-моему, и врага заклятого не оставит в беде...
-
-
13.04.2016 в 22:40А ожидание без надежды ужасно, сломает кого угодно.
-
-
13.04.2016 в 22:43-
-
14.04.2016 в 15:16-
-
14.04.2016 в 17:25-
-
15.04.2016 в 18:42-
-
15.04.2016 в 18:47-
-
15.04.2016 в 19:52Спасибо
-
-
15.04.2016 в 20:24А мне очень нравится взаимодействие Стива и Тони в команде. Они как Инь и Янь - вроде совсем разные, но вместе - единое целое. Но мне вообще нравится командное взаимодействие - мне и в ТОС больше всего нравится серия про машину Судного Дня именно из-за того, что там отлично показана именно командная работа.
Вообще это любопытный эффект. Когда люди срабатываются, то происходит странное - вместе они больше, чем сумма их обоих по отдельности. Будто не складываю их силу и способности, а умножают. Не находишь?
Мне это сильно нравится в Мстителях - команда. Да. )))))
-
-
15.04.2016 в 23:09-
-
15.04.2016 в 23:21-
-
17.04.2016 в 21:56Он же сказал при встрече Стиву
– Я всё помню.
а потом тьма и провалы, или он помнит только Стива?
Очень тревожная глава, я переживаю.
-
-
17.04.2016 в 22:59Плюс у него капитально не в порядке нервная система вообще. Повреждение мозга, проблемы с оперативной памятью и самоконтролем.
И неизбежный посттравматический синдром. Припадки бешеной раздражительности, неумение справиться с собой и своими реакциями. Одним словом.. Ну, а что ты хочешь после того, что с ним делали? Сыворотка там, не сыворотка, а с восстановлением нервов всегда большие проблемы, это не порез залечить...
Очень тревожная глава
Я с себя это всё писала.
я переживаю.
Правильно делаешь. ))))
-
-
21.04.2016 в 17:28-
-
21.04.2016 в 17:28-
-
21.04.2016 в 23:58Но надежда - это хорошо.
-
-
22.04.2016 в 00:28Всё будет хорошо!