Посмотрела «Обещание» с Аланом Рикманом. Сказать, что разочарована - это ничего не сказать!
Разочарована режиссёром и сценаристами. Боже мой, они вытащили на божий свет и экранизировали банальную слезливую мелодраму!
А ведь на заднем плане этой истории прошла подлинная трагедия, с высокими переживаниями, с жуткими коллизиями, история, захватывающая дух. И это всё оставили без внимания!
Я об истории герра Хоффмайстера говорю.
Нет, ну конечно, Рикман поработал великолепно, он по максимуму вытащил, сыграл этот роман, но у него было так мало возможностей... Эта трагедия духа жила в его глазах, в неповторимой смене выражений.
Мало. Мало.
Именно его нужно было делать центральным персонажем! Рассказать эту историю через призму его личности, его взгляда! И тогда это был бы действительно великий фильм, а не милая дущещипательная балладочка о влюблённых, имя которой - легион.

Это ужасно нечестно. Это ужасно несправедливо. Обидно, жестоко.
Было так здорово следить за его ролями, восхищаться, любить.
Мистер Совершенство...

Знаете, я тут приготовила один смешной клип, всяких новогодних гадалок-вылупляшек... Нет. Рука не поднимается это постить.
Это был совершенно ужасающий год.
Он обстоятельно и методично наводил лоск и обустраивал декорации для будущей катастрофы.
Работа сделана – почти идеально.
Насладимся полётом в пропасть, а?
Да и чёрт с ним. Мне стало плевать.
Потому что у меня не идут из головы те, кто не войдёт с нами в новый год. Кого отсекли, отстрелили, вычеркнули. Мы будем встречать этот новый год без Немцова. Без пассажиров египетского самолёта. Без тысяч украинских парней и девчат. Без Влада Колесникова. (Думаю о нём – каждый раз словно под дых бьёт. Я ведь переписывалась с ним, говорила: «Будет плохо, скажи, я куплю тебе билет, и приезжай». А не надо было оставлять решение за ним. Надо было взять в зубы Саньку, приехать и сказать: «Немедленно собирайся, мы уезжаем». А теперь поздно пить боржом.
Встречать новый год без всех них. А зачем тогда он вообще нужен, этот новый год?
Я сейчас чувствую отчаяние и ненависть. Вот ещё в прошлом году я говорила «Русские не плохие, их просто обманули...» Дудки. Ошибалась. Эта страна и этот народ заслужили все беды и катастрофы, которые свалятся на их голову.
Это ведь не власть убила Влада, отнюдь... Она просто сказала подонкам «можно». И простые люди, обычные обыватели, радостно и с восторженным повизгиванием загрызли этого ещё по сути малыша...
Так и чёрт с ним, с этим народом. И со мной тоже.
Совсем-совсем немного есть людей, которые не замараны в этой дряни. И за которых мне очень страшно. Последние искры в большой куче золы.
Люди, вы берегите себя. Друг друга берегите. Если мы не станем друг друга беречь, если не научимся чувствовать чужую боль как свою, ударяться сердцем о чужую беду – нам не выжить. Нас ведь убивают, люди. Всё время, постоянно. Вот прямо сейчас умирают по детдомам больные ребятишки, которых не пустили к родителям, и маленький Умрали погиб. Умирают без современных лекарств и обезболивающих, гибнут на плохих дорогах. В организованных терактах, потому что у власти нашей зудит в одном месте развязать очередную войну... А по колониям гниют те, кто пытался защищать всех нас. А мы в ответ «меня не касается», «что я могу?» Без сочувствия, эмпатии, сопереживания мы погибнем. Мы уже погибаем.
Нас дожирают равнодушие, подлость, эгоизм.
«Меня не касается». «Что я могу?».
Действительно... Что я могу?
Пойду пить шампанское.
Не чокаясь.

Тра-ля-ля-ля-ля-ля... А я сошла с ума...
В очередной раз.
Можете меня поздравить.
В общем, все мои приключения как всегда начались с разговора с Поко... Она сказала про один сериал, я пошла полюбопытствовать...
Ну и всё.
Можете считать меня коммунистом.
«Близкие друзья», американский сериал про геев. Провалилась я туда с ушами, ногами, руками... Всем организмом, в общем, провалилась.
Ну кто бы мог подумать? Я всегда терпеть не могла молодёжные сериалы, а тут пропала совершенно.
Удивительно качественная работа! Герои яркие, выпуклые, очень хорошие и все разные. Их жизнь, их мир, субкультура, отношения с окружающими. Показано просто, честно и порой даже жестоко.
И вместе с тем убийственно романтично.
Ну мы же пускаем розовые слюни, и в глазах у нас сияют сердечки, когда нам показывают будни Энтерпрйз? А казалось бы - чего там такого? А вот есть.
Ну и здесь - то же. Дружба ребят, их семьи, жизнь, поиски себя и поиски развлечений - а как же? Циничный и мудрый Брайан, добрый и любящий Майк, надёжный зануда Тэд, эксцентрик и умница Эммет. И храбрый юнец Джастин.
Им хочется жить, любить, быть собой. А вокруг них мир, который смотрит косо и по большому счёту отказывает им в этом праве. И постоянно приходится помнить об осторожности. Идущий миру вопреки поплатится...
Я первый сезон уже два раза пересмотрела (а дальше пока не двигаюсь - они закончили на такой высокой ноте, что у меня случился катарсис...).
А ещё там есть секс! Откровенный, красивый. И перехлёстывающая за все рамки чувственность.

Вот полюбуйтесь на горячий и одновременно целомудренный стриптиз Джастина.


Или на танец Джастина и Брайана. Это вообще можно смотреть десятки раз - до того красиво...


В общем, я недельку отдышусь и двинусь смотреть дальше...

Прочитала сейчас у Макса Фрая:
«Сегодня пересаживали рыбок из одного аквариума в другой.
В ходе издевательства над животными в очередной раз подтвердились следующие житейские правила:
— сопротивление судьбе — главная причина стрессов;
— если вам кажется, что судьба обращается с вами грубо и немилосердно, это вовсе не значит, что вам желают зла. Просто вы заняли неудобную для нее позицию;
— если увлеченно заниматься любимым делом (например, сосать корягу), можно пропустить даже апокалипсис».


Всё. Надо завязывать читать политические новости и начинать сосать любимую корягу.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

      Название: Неверная жена
      Автор: julia-sp
      Канон: Mission: Impossible (1969)
      Пейринг: Пэрис/Бэт
      Категория: гет
      Жанр: PWP
      Рейтинг: R
      Саммари: Это едва обозначенная сцена из пятой серии четвёртого сезона. Спецагенты Пэрис и Бэт должны изобразить любовную сцену между «фальшивомонетчиком Зегером» и «баронессой Ракозны». Всю серию можно посмотреть, например, по этой ссылке.
      Примечание: вуайеризм
      Размер: драббл, 960 слов


      читать дальше– Ещё вина? – мужчина, сидящий рядом с ней, буквально излучает обаяние.
      Она трепещет ресницами, смущённо опускает взгляд.
      – Нам не стоит...
      Он не принимает во внимание её слова и тянется к бутылке.
      У спецагентов нет личной жизни.
      Разве она возможна, если сегодня ты в одной стране, завтра – в другой, послезавтра – в третьей; если ты должен в любой момент быть готовым отправиться куда угодно на самый непредсказуемый срок; если каждый раз рискуешь не вернуться – даже самое простое задание может обернуться жестоким триллером... А самое главное, если ты видишь слабости и недостатки людей и цинично играешь на них. И это стало вторым дыханием, частью натуры, а тело твоё давно привыкло к смеси крови и адреналина...
      Всё это вкупе делает тебя чем-то большим, чем человек.
      Или чем-то меньшим.
      Так что тут не до семьи.
      Впрочем... Бэт усмехается. Можно сказать, что она замужем за государством.
      Почему бы нет?
      И супруг её требователен, ревнив, затейлив и подл...
      Сегодня она будет заниматься сексом не с объектом в разработке, а с напарником – им нужно обеспечить противника плёнкой с записью грехопадения «баронессы Ракозны»... А затем изящно превратить охотника в дичь.
      Её партнёр, «фальшивомонетчик Зегер», улыбается и всем видом демонстрирует, что просто так не отпустит попавшую в его силки «баронессу». Его движения уверены, интонации безупречны.
      Пэрис прекрасный профессионал. И почти такой же опытный, как она.
      Сцена обставлена хорошо: изящная мебель, дорогая обивка, тяжёлая хрустальная люстра, пускающая по отдельному кабинету кафе «Интим» радужные зайчики. Свет ярок – их зрителям, скромно притаившимся по ту сторону настенного зеркала, должно быть всё отлично видно. В общем, всё как всегда: в комплекте с райскими кущами – шипы, гадюки и грязные ямы. И горе несведущему...
      К счастью, они с Пэрисом любому дадут фору по части шипов и гадюк.
      Золотой Совиньон Блан льётся в бокал, она бросает на «Зегера» смущённые взгляды – роль «баронессы» даётся легко, будто за спиной у них множество репетиций.       Впрочем, по сути так и есть – им обоим случалось принимать участие в подобных спектаклях десятки раз.
      Да, её можно назвать проституткой. Если бы не одно «но» – тело своё она продаёт не за деньги, а за самую дорогую валюту в мире – жизни людей и секреты, управляющие государствами.
      Пэрис протягивает ей бокал. Его улыбка почти коварна.
      Хорошо играет... В постели он будет столь же убедителен. Сознание привычно фиксирует: красив, элегантен, небрежен. Вместе они смотрятся эффектно.
      Желания она не ощущает – каждый из них приучен не испытывать сильных эмоций. Эмоции опасны – можно потерять голову, натворить глупостей, а в конечном итоге это приведёт к провалу, и хорошо, если провалишься только ты. Так что никаких привязанностей, никакой очарованности, – даже в постели лучше думать не об удовольствии, а о деле.
      Да, буквально так – лежи на спине и думай о Франции.
      Ну, «лежи на спине» – это всё-таки преувеличение, тело – великолепный инструмент, и каждый из них обучен дарить наслаждение.
      Или переносить боль. Что ж поделать, их супруг – та ещё сволочь, если попадёшься – не выручит. А как не сломаться под пытками, как вытерпеть насилие, с помощью которого дознаватели добиваются показаний, а скучающие тюремщики коротают время? И мужчинам тут приходится не менее солоно, чем женщинам... Но если ты не сломаешься – возможно у тебя будет шанс.
      Этот Пэрис прекрасный агент. Он моложе её и работать начал позже, но на его счету масса виртуозных операций. И он не раз выручал товарищей – про их группу вообще ходят легенды... Это будет интересный опыт.
      «Фальшивомонетчик» передаёт вино «баронессе».
      – Ваши губы говорят мне «нет», а глаза – «да».
      Поцелуй горяч. Она выгибается, тело помнит все ноты этой пьесы...
      Что-то не так.
      Почему-то Пэрис не отстраняется. И в его движениях угадывается что-то личное.
      Интимное.
      Язык деликатно ласкает нёбо, касается зубов, он будто откровенно наслаждается близостью...
      И в первое мгновение она дёргается – это нельзя! – и мягко толкнув его в грудь, заглядывает в глаза.
      В них – искры веселья и приглашение. И капля вызова.
      «Доверишься?»
      «Почему?»
      «На войне и минута мира хороша».
      Он – или безумец, или гений.
      А может быть и то, и другое.
      Он предлагает не качественную подделку, но – правду. Пусть только и на несколько мгновений.
      Бедный мальчик...
      Она уже понимает – страсть, горящая в его душе, непременно сгубит его. Пэрис так хорош именно потому, что не умеет быть достаточно хладнокровным. Он каждый раз выкладывается, он пылает – просто не умеет по-другому.
      И однажды он влюбится всерьёз...
      Убереги его, боже. Даже если не провал, любовь выжигает всё внутри, а это та же инвалидность... В её душе поднимается горечь и какая-то материнская нежность.
      И она послушно идёт за ним, позволяет вести её в этой новой игре.
      Ведь они – товарищи по оружию. Часто – руки, отводящие друг от друга смерть. Страховка. Защита.
      Если не доверять ему, то кому тогда?
      Не супругу же...
      Бэт чувственно проводит руками по плечам Пэриса. «Пока ты здесь, будь со мной».
      Его глаза вспыхивают.
      Поразительно. Она изумляется и задыхается – он снимает с неё платье, будто разворачивает вожделенный подарок. У него оспинка на щеке – ужасно мило... Проказливый мальчишка! Она смеётся и обнимает, стягивает с его плеч пиджак – восхищается красотой и радуется, что это всё – для неё...
      Они целуются беспрерывно. Ах, как же он хорош!
      Внезапно она стонет – о, господи! Его пальцы на её груди, ласкают, требуют. Пронзительное удовольствие прошивает тело – что он творит!
      Она утопает в подушках, и когда он успел? Он склоняется над ней, страстный, нетерпеливый...
      – Баронесса...
      Бэт закусывает губы – смех растворяется в крови, словно пузырьки шампанского. Вот ведь негодник! И томно тянет:
      – Юрий...
      А потом рывком опрокидывает его на бок. Забирается сверху, седлает бёдра, резким движением насаживается на член. Ого, а он большой...
      Пэрис шутливо поднимает руки.
      – Сдаюсь на милость победительницы!
      Они занимаются любовью – теперь уже не просто соратники, но сообщники. Если с Пэрисом случится беда, она будет драться за него, хоть против всего мира – это заговор людей, заранее преданных своим государством. И осознание этого дарит ей блаженное ощущение правильности происходящего.
      А нелюбимый гнусный муж пусть посмотрит. Если плохо относиться к супруге, она обязательно изменит.
      Понимает ли он это, ей плевать. Впервые в жизни она позволяет себе не думать «о Франции»...

      Название: Человек эпохи Возрождения
      Автор: julia-sp
      Канон: РПФ
      Пейринг: Леонард Нимой/Закари Куинто, Уильям Шатнер
      Категория: слеш
      Жанр: романс
      Рейтинг: NC-17
      Саммари: Закари Куинто очарован Леонардом Нимоем
      Размер: мини
      На ФБ фик был выложен в этом посте.


      Человек эпохи Возрождения.
      О нём так говорят. А он... С одной стороны – не особо успешный актёр, с другой – живая легенда. Он словно освещает всё вокруг себя, добродушно смеётся, молчит, слушает, и люди незаметно и неизбежно попадают под обаяние его спокойствия и тепла.
      читать дальшеОн же... Он – просто Зак. Да, он известный актёр, но на фоне мистера Нимоя Зак кажется себе нелепым недоразумением.
      Однако, как бы мал он ни был, именно ему играть Спока, и поэтому он ходит за Леонардом как хвостик. И смотрит. И чем дольше смотрит – тем чётче понимает – недостижимо. Его Споку никогда не стать таким...
      Тот вулканец – холодная глыба логики, излучающая океан тепла, и это тепло его, Леонарда, и чтобы повторить это, надо умереть и заново родиться уже в его коже. Ведь истину не сымитируешь.
      – Но Закари, твой Спок и должен быть другим. Всё развивается, не надо бежать за ушедшим.
      И Зак яростно протестует, что ничего не ушедшее, да как Леонард вообще может так говорить!
      Потому что мир-то ведь тоже надо пожалеть, нельзя же чтобы из него уходило такое...
      Постепенно они становятся ближе и говорят чаще, и уже не только о фильме. Болтают о всяком, смотрят фотографии...
      Женщины в этом альбоме невообразимо толсты. Зак задумчиво листает страницы.
      – А ведь красиво.
      – Красота есть везде, – спокойно замечает Леонард.
      – Абсолютно?
      Взлетает элегантная бровь. И Зак читает «Думай сам, мальчик»...


      ...– Знаешь, я гей.
      Леонард сморит немножко печально, а потом качает головой.
      – Неважно, какой ты ориентации. Важно, чтобы ты был самим собой.
      – А почему так грустно?
      – Жаль, что столько времени и сил приходится тратить на сражения за очевидное.
      – И эти сражения не всегда увенчиваются победой.
      – Верно, но тем и прекрасна жизнь.
      – Горе и страдания делают жизнь прекрасной?
      Леонард смеётся, и от тёплого этого смеха Зака ведёт. Мог бы – опустился бы на пол, обнял его колени и просидел так всю оставшуюся вечность...
      – Мне напомнить тебе сказку Андерсена о седьмой жемчужине?
      И Зак улыбается в ответ, отдавая, что позволено: блеск глаз, жар взгляда...
      Сколько людей хотело его? Сколько сходило с ума? Скольким он принадлежал?
      И...
      Были ли среди них мужчины?
      Зак почему-то уверен, что да. Леонард равен бесконечности, и в его мире бал конечно же правит любовь.
      А у любви нет правил. Она сама себе и правило, и закон.
      Вот, например. Билл-л-л... Мистер-р-р-р Шатнер-р-р-р...
      Двух более непохожих людей, чем Шатнер и Нимой, представить себе сложно. Билл – буря и натиск, он земной настолько, насколько это вообще возможно. И Леонард на его фоне кажется ещё более возвышенным и иномирным. И Зак – хотя ему это и нелегко – вынужден признать, что сам он гораздо больше похож на Шатнера, чем на Нимоя. Его натура и суть – хотеть, владеть, здесь и сейчас. Сделать своим, отстоять, выдержав все бои и закрепив право. И тем неприятней предполагать, что Шатнер и Леонард возможно... Но об этом лучше не думать, потому что иначе, – видит бог! – он сыграет сцену удушения капитана вовсе не с тем актёром, с которым предполагалось!
      Билл смотрит на него своими буравчиками глаз и видит всё. А Зак безуспешно пытается тренировать маску вулканской бесстрастности...


      ...– Мальчишка тебя хочет.
      Леонард чуть улыбается, скользит взглядом по Биллу и думает о чём-то своём.
      – Ты слышал, Лен?
      – Ты меня в этом обвиняешь, что ли? – тихо смеётся тот.
      – Ну...
      – Билл, напомнить тебе, что сам ты в возрасте Зака трахал всё, что шевелится?
      – Так то – я.
      Лен похлопывает его по руке.
      – Капитан Кирк во всей красе.
      Билл тянет виски и привычно ворчит:
      – Им надо было и меня пригласить в этот фильм.
      – Пожалей детей, их же совсем не будет заметно, если в кадре появится Мистер Суперзвезда.
      – А я не согласен. Детей нужно держать в чёрном теле, иначе они наглеют. Ты погляди на этого юнца!
      Лен тоже пьёт виски и улыбается.
      – Дело житейское.
      – Знаешь, временами я сомневаюсь, что ты – еврей. Откуда столько буддистского спокойствия?
      – Ты сомневаешься в моей национальности? – Леонард принимает игру и тут же начинает мурлыкать «Семь сорок».
      Билл не выдерживает и хохочет. А потом принимается подпевать...


      ...А вот Заку как-то вовсе не до смеха. Они с Шатнером напоминают ему двух быков, которые заявились на одну лужайку и начали примериваться – кто сильнее. И Зак вовсе не уверен, что эта схватка не проиграна им изначально. К счастью у Билла полно своих проектов, и появляется он редко.
      – Давай сыграем в этой рекламе! Спорим, я сумею грохнуться в обморок не хуже мистера Шатнера!
      Леонард смотрит на него своим глубоким взглядом и мягко говорит:
      – Тебе вовсе не нужно соревноваться с «мистером Шатнером», каждый из вас хорош по-своему. И ты прекрасно упадёшь в обморок, я уверен.
      И Зак падает в обморок столько раз, сколько требуется дублей. А потом ещё разочек.
      На бис.


      ...Поразительно, но к Сьюзен Зак почему-то совсем не ревнует. Он знает её и знает, что она сделала для Леонарда. Он любит её за это и воспринимает как помощницу, как сообщницу в заговоре «Сделать Леонарда счастливым».
      А сейчас они вдвоём с Леонардом смотрят «Ленивую песню», и Зак восхищёно хохочет.
      – Ты просто потрясающ! Какой засранец! Давай ещё разочек!
      И когда клип отыграл уже бог знает в который раз, он спрашивает:
      – Тебе легко было показывать себя вот таким?
      Леонард пожимает плечами.
      – Возможно это наследственное. Евреи всегда умели посмеяться над собой – если бы не эта способность, мы бы не выжили. Очень трудно сохранить себя, если у тебя нет дома.
      Сколько ему веков? Эпох? Тысячелетий?
      Человек – вечность...
      – Ты помнишь?
      – Я был ещё мал.
      Но есть «Голда...» И есть его работа о холокосте. И все эти благотворительные проекты...
      Он так щедро отдаёт себя миру!
      А ему? Ему?
      И Зак ломается. Надвигается на Леонарда, Лена... Жарко дышит в губы, смотрит так откровенно и с такой жаждой...
      Он готов выслушать любой приговор и принять любую казнь.
      Леонард чуть качает головой, но в его взгляде не отторжение, а нежность. И капля печали.
      – Мальчик, ты помнишь, сколько мне лет?
      А сколько ему? Да нет же, у Возрождения может быть только один возраст – юность!
      И он тянет через голову его белоснежный свитер, и в эту секунду ему даже не нужен секс – близость Леонарда – чудо, от которого перехватывает дыхание. И Зак чуть не плачет – такое это счастье.
      Его напор и страсть разбиваются об эту белоснежность, разлетаются тысячей горячих жемчужин, и он покрывает поцелуями бархатную кожу, обнимает хрупкое тело, касаясь так невесомо и бережно, будто боится совершить святотатство.
      Из глаз Лена уходит печаль, там только радость и принятие, бесконечные и безбрежные – нырни, насколько хватит сил! до дна всё равно не достать...
      И он ныряет. Жадно прикусывает соски, ласкает грудь и умопомрачительно прекрасные руки – Зак готов клясться всему миру, что эти руки, со всеми следами пережитого, руки, которые держали и грубую шофёрскою баранку и волшебную кинокамеру, которые гладили зверят и управлялись с рубанком – эти руки квинтэссенция совершенства. Почти прозрачные, неземные, прекрасные... Он выцеловывает и ласкает пальцы до бесконечности, пока Лен не смеётся:
      – Зак, я же не вулканец.
      И Зак нависает над ним, обжигает дыханием, смотрит глаза в глаза.
      – Ты – ВСЁ.
      Прилив нарастает. Он жаждет отдать себя целиком, передать Леонарду частичку своей молодости, силы, подарить наслаждение! И он ненасытно целует и вылизывает, сжимает и невесомо гладит – умирая от любви, забыв себя...
      Леонард сам закидывает ногу на его плечо и взмахом руки указывает «Смазка там».
      Зак ловит эту руку и целует, и трётся об неё лицом, словно огромный кот. А потом рывком подаётся куда показано, и хватает смазку.
      Он растягивает Леонарда так бережно и нежно, что тот кажется начинает сердится:
      – Я же не стеклянный.
      – Ты хрустальный... – голос Зака хрипит, и едва договорив, он втягивает в рот член Леонарда, уже наполовину возбуждённый, он применяет всё своё искусство, и Лен откидывает голову, даря ему первый стон.
      И Зак молит, окончательно обезумев:
      – Позволь мне без резинки, прошу, пожалуйста! Я проверялся, я чист!
      Непереносимо думать, что между ним и Леонардом будет хоть какая-то преграда, пусть даже это и тончайшая плёнка латекса.
      – Конечно, – соглашается Леонард, и от его спокойного доверия щиплет глаза.
      И когда Зак входит наконец, то дрожит от нетерпения и страха, что всё же причинил боль. Но тонкие руки обнимают его уверенно и спокойно, а глаза смотрят с улыбчивой насмешкой.
      «Не бойся»...
      Он двигается мощно и ровно, как прибой. Найдя нужный угол, бережно ведёт Леонарда к крещендо. Желание то накатывает жаром, то чуть отступает, даря ещё немного крох выдержки. Они целуются, и Зак не в силах оторваться от этих чувственных губ. Но дыхание Леонарда вдруг меняется, он чуть откидывается, выгибаясь, и бархатными тисками сжимает его член.
      – Зак... – на выдохе, и он отчаянно толкается, чтобы продлить наслаждение Лена, слышит тихий стон и срывается сам...
      Оргазм кажется бесконечным. Он дрожит и сжимает в руках тонкое тело, рычит в сгиб шеи, всё ещё не в силах поверить, что всё это – реальность...


      ...Но позже – взмокший, беспомощно счастливый, – он тихонько бодается головой в плечо Леонарда, и тот, улыбаясь, треплет его по загривку.
      И Зак наконец затихает. Он знает – его страсть и жажда жизни растворятся в океане мудрости и любви Леонарда. И в этом огромном океане среди прочих появится новое течение – течение по имени Зак.



[J]julia-sp[/J] <a href="http://julia-sp.diary.ru/p206615513.htm"><b>выкладывает</b></a> фанфик с ФБ "Человек эпохи Возрождения" Закари Куинто/Леонард Нимой

      Этот макси я писала почти всё лето. Это пересказ мифа о Ганимеде, сыне царя Трои, которого похитил и унёс на Олимп Зевс. Но для меня это прежде всего повесть о свободе и несвободе.
      В общем, писать макси мне понравилось. Только долго очень, потому что пишу я медленно, хотя текст получился относительно небольшим. Впрочем, мой подход что к мини, что к макси одинаков - я нещадно режу себя, оставляя в тексте только то, без чего на мой взгляд абсолютно невозможно обойтись.
      Спасибо огромное команде Античности - они приняли мою писанину, и даже похвалили. И вообще оказались людьми на диво доброжелательными и сердечными. Ребята, если кто из вас сюда забредёт - цветы для вас, дорогие!



      Название: Похищение Ганимеда
      Автор: julia-sp
      Бета: Last_aT, Remi Lark
      Пейринг: Зевс/Ганимед
      Категория: слэш
      Жанр: женский роман в мягкой обложке
      Рейтинг: NC-17
      Саммари: Однажды Зевс увидел прекрасного юношу и похитил его.
      Предупреждения: АУ, ООС, мать Зевса – Гея, что, впрочем, несущественно. Нон-кон, мексиканские страсти, всякая разная философия. Ганимед является взрослым, совершеннолетним парнем, несмотря на то, что Зевс постоянно называет его мальчиком.
      Размер: макси, ≈ 22 000 слов
      Статус: закончен
      Ссылка на скачивание: тык
      На ФБ-2015 фик был выложен в этом посте.


      Часть 1Часть 1

Ты спишь ли, друг мой дорогой?
Проснись и двери мне открой.
Нет ни звезды во мгле сырой.
Позволь в твой дом войти!

Как ветер с градом и дождём
Шумит напрасно за окном,
Так я стучусь в твой тихий дом.
Дай мне приют в пути!
Роберт Бернс

      1.
      Здесь, высоко в небе царит величественная тишина, и только ветер шумит, наполняя и разворачивая крылья, будто паруса. Ветер пронизывает тело, ерошит перья, качает огромную птицу, словно лодку. И держит, и несёт...
      Земля прекрасна.
      Отсюда, с высоты она кажется филигранной игрушкой, созданной рукой великого мастера: бескрайний ландшафт чист, ухожен и красив так, что радуются глаза и сердце. С Олимпа земля смотрится не так чудесно – не та высота, да и вид там не меняется, а здесь... Могучие и ленивые складки гор, бархат лесов, безмятежные равнины...
      Мама.
      Так хорошо дышать солнцем и ветром, парить в прозрачной вышине...
      Он чуть изменяет наклон крыла, ложится на ветер, взрезая воздух стремительным росчерком, уходит в другой слой и снова, подхваченный воздушным течением, парит бездумно и безмятежно в сияющей голубой вышине.
      А люди неугомонны.
      Когда он тут был последний раз? Десять лет назад? Больше... Тогда здесь стояли лишь разрозненные незаконченные строения, окружённые беспорядочным лагерем, а теперь посмотри-ка, какой поднялся город! Отсюда, с высоты, он выглядит миниатюрным, и, кажется, может уместиться на ладони, но на самом деле город большой и просторный.
      И красивый. Высокие ровные стены, широкие террасы, прямые улицы...
      Люди пришли сюда надолго. Здесь сойдутся торговые пути, здесь расцветут ремёсла и закипит жизнь.
      Собственно, она уже кипит. Он видит множество жителей, спешащих по своим делам: торговцев, мастеровых, прохожих, а вон там ещё строятся дома, и по лесам снуют деловитые рабочие. И даже когда-то безжизненный берег полон бурной деятельности: на песке борются и мечут дротики молодые бойцы, – у них, судя по всему, тренировка...
      А это кто? Их командир? Красивый парень. Тонкая талия, гордый разворот плеч... И лицо умное и выразительное. Приятно, что орлиное зрение даже с такого расстояния позволяет разглядеть мельчайшие детали – вплоть до узоров на пряжках его сандалий. А ловко он управляется! Нет, определённо, очень и очень привлекательный юноша! Настолько, что...

      ...Чёрная точка в вышине дрогнула и неторопливо закружила над юной Троей...


      2.
      Удар! Ещё удар!
      Мишень вздрагивает, грозя в конце концов упасть. А ведь глубоко вкопана...
      Раскалённый песок жалит ноги между ремней сандалий, жар солнца обливает кожу, но ветер свеж и весел, а его парни показывают прекрасные результаты.
      В следующий раз надо будет поставить не деревянные щиты, а чучело в доспехе. Поножи, щит... Нет, щит слетит. Да и не пробьёшь его дротиком...
      – Ах ты ж!
      Хохот.
      – Мазила!
      Юноша стискивает зубы, снова стремительно замахивается... Удар! Хорошо бросил...
      С таким отрядом не стыдно и на настоящую войну идти. Хотя воевать в Трое особо не с кем, близких соседей тут нет, но ведь пиратов никто не отменял, и пусть Зевс милосердный пока отводит их от здешних берегов (а, может быть, сами опасаются – даже незаконченные стены города им, пожалуй, не по зубам), но ведь всегда найдётся какой-нибудь сумасшедший.
      Шлепок.
      Дружный стон из десятка глоток.
      Талей.
      Ну естественно.
      Парень мнётся и смотрит виновато. Высоченный, сильный, немного медлительный, – ему бы грузчиком быть или на стройку податься, цены б ему не было, но он сын одного из отцовских военачальников, пусть и от рабыни, но всё же... Напросился к нему в отряд: старшие братья Ганимеда его к себе не взяли, а младшему принцу вдруг стало жалко добродушного увальня. Ничего, терпение у Талея есть, научится воевать.
      – Всё в порядке, ты почти попал, – Ганимед неторопливо идёт к парню и сморит на остальных «Только улыбнитесь – зубы вышибу!» Повезло с бойцом, стеснительный он до невозможности, будто не верзила шести локтей росту, а девица-красавица... – Дротик-то твой где?
      Талей заливается краской. Кто-то из ребят бежит по песку за улетевшим дротиком. Ого! Вот это расстояние...
      – Так. Попробуй теперь вместе со мной.
      Встаёт за плечом, рука вдоль руки, пальцы на сжатом кулаке...
      – Нет-нет, так сильно не сжимай. Мягче, легче. Представь, что держишь за руку девушку.
      Так его отец учил. А Ганимед – тогда ещё тринадцатилетний сопляк, видевший интимные отношения только в мокрых снах, – краснел не хуже Талея. И продолжал бы краснеть и дальше, если бы кто-то из старших братьев не сжалился наконец и не послал к нему как-то вечером пару умелых рабынь.
      – Вот так, молодец. Теперь замах... Не напрягайся! Движение должно быть свободным, будто взмах крыла. Давай за моей рукой...
      Он тянет за собой послушную ручищу, направляет, и резко толкнув, отправляет вперёд. Бросок! – и дротик бьёт в мишень с такой силой, что она шатается, а дерево беспомощно трещит.
      – Молодец. Постарайся это запомнить и потренируйся ещё. Ты будешь замечательным бойцом, Талей.
      Ганимед отворачивается и идет прочь, а будущий замечательный боец грустно смотрит ему вслед...


      ***
      ...И никому не признается несчастный Талей, что тренировался он сотни раз, и уже всё умеет и знает – терпение и впрямь великая сила, – да вот только рядом с Ганимедом его тело деревенеет и забывает все движения, и мажет он нелепо и глупо, и каждый раз обливается холодным потом, боясь, что уж в этот раз принц точно прогонит его прочь. Но Ганимед терпелив и добр, и за позорные промахи Талей получает незаслуженные подарки – прикосновения, тонкие и твёрдые пальцы на руке, тепло и голос у самого уха... И мечтает он – безудержно, страстно – о нет, не о жарком, запретном и стыдном, оно настолько немыслимо и невозможно, скорей уж боги сойдут на землю! – а о том, как в смертельном бою закроет собой Ганимеда, – он ведь вон какой широкий и большой, в самый раз послужить щитом, надежнее всякой бронзы! – он закроет, спасёт, примет на себя его удары и боль...


      ***
      ...Тренировка идёт своим чередом, а Ганимед щурится на солнце. Пора, не пора? А это что, орёл? Надо же, как далеко от гор забрался...
      – Всё, парни, заканчиваем!
      Парочка самых нетерпеливых бойцов, стремясь урвать последние минуты, азартно лупит по мишеням, а остальные устало расправляет плечи и руки. Жара, песок, всем хочется освежиться.
      Теперь купаться. А потом можно и в город, отдыхать.
      Ганимед весело машет рукой к морю, и ребята, торопясь, швыряют одежду куда попало, хохочут, несутся наперегонки к воде, азартно лупя друг друга по спинам. И вот уже кто-то ныряет, кто-то дурашливо вопит – ага, поднырнули и топят – ну, берегись... кто-то карабкается другу на плечи, чтобы сигануть в воду, как с вышки. Шум, гам, возня, смех, брызги. Парочка пловцов рванула в открытое море, – ничего, скоро вернутся...
      Он запрокидывает голову и закрывает глаза. Хочется окунуться, но... позже. А пока он стоит, подставляя жгучей ласке солнца лицо и плечи.
      Отец обещал устроить большие игры, когда закончат новый храм Афины. И было бы неплохо, если бы его парни взяли на них хотя бы три или четыре приза. А может и больше, кто знает? Ганимед мысленно перебирает имена, прикидывая, кто может отличиться.
      И он совершенно не готов к атаке.
      Внезапно он ощущает толчок воздуха, слышит громкий свист крыльев, видит павшую тень, но обернуться не успевает – рывок! По плечу скользит гладкое и острое, ткань рвётся, и Ганимед рыбкой ныряет в песок, разворачиваясь в броске, а ладонь смыкается на рукоятке меча, чтобы отразить нападение, но – боги!..
      Сердце пропускает удар. Орёл немыслимо, пугающе огромен. Его клюв, словно молот самой смерти, и тёмные перья мрачным шатром закрывают полнеба. Какая бездна породила это чудовище? Ганимед откатывается прочь, стремясь уйти из-под удара, выиграть место для манёвра, вскакивает на ноги, но в то же мгновение гигантская птица огромным скачком по песку подлетает ближе, и на лодыжках словно жуткие оковы смыкаются железные когти. Он бьёт орла в глотку – коротко и сильно, без замаха, но с таким же успехом можно колотить в бронзовые ворота Трои. Бросок вперёд, он хватает птицу за крыло, пытается вывернуть, теряет равновесие, его волочит по песку. Вдалеке, за шумом крови в ушах, слышны крики – ребята наверняка уже мчатся на выручку, но через мгновение когти перехватывают его за кожаную перевязь и пояс, тянут вверх, шумят крылья, земля внезапно проваливается вниз, он видит своих парней, бегущих к брошенному на берегу оружию – не успели! Нет, кто-то швыряет дротик – ну же! Поздно... Слишком далеко.
      Ну нет, он так просто не сдастся! Схватка не окончена! Ветер треплет волосы, орёл стремительно поднимается ввысь, а Ганимед продолжает яростно рваться из захвата...


      ***
      Талей сжимает в руках бесполезный дротик. Всей его силы не хватило, чтобы добросить до орла, чтобы достать, чтобы спасти... Рядом с ним стоят и смотрят в небо потрясённые и растерянные товарищи. Они проиграли бой, даже не успев сразиться, проиграли страшно и сокрушительно. И не в силах вынести этой муки, Талей падает на колени, сгибается, стискивает зубы – лишь бы не кричать от ужаса и боли. Он мычит и грызёт пальцы, и никак не может понять, как же ему дальше жить?..


      3.
      Зевс стремительно несётся вперёд. Он торопится поскорее добраться до дома, потому что ноша у него очень уж беспокойная.
      Да что он там, взбесился что ли? Парень изворачивается, пытается перехватить его за ногу – таких кульбитов никакой пояс не выдержит! Тем более пояс – работы людей, не Афина же ему одежду ткала...
      Рывок, ещё рывок!
      Нет, он точно сумасшедший! Рухнуть с такой высоты пусть и в воду – верная смерть. И ведь не тряхнёшь даже, чтобы угомонился, вдруг это доконает жалкие лямочки?
      Ещё через несколько минут Зевс понимает, что надо срочно опускаться на землю, иначе мальчишка убьётся. И откуда у него столько сил, чтобы брыкаться?
      Он ныряет вниз.
      Берег стремительно несётся навстречу, он разворачивает крылья, гася скорость, бережно опускает юношу на траву, и, скользнув дальше, входит в преобразование, касаясь земли уже в человеческом облике. Уф...
      – Ты!
      Зевс оборачивается.
      Мальчишка уже успел вскочить на ноги и выхватить меч. И до чего же красив! – глаза горят бешенством, румянец во всю щёку, а ноздри-то как раздувает! Ну точно норовистый конь.
      Точнее – жеребёнок.
      – Защищайся, гад!
      Не выдержав, Зевс смеётся. Ну, что за чудо! Парень просто огонь!
      – Вообще-то я защищён, – вкрадчиво говорит он, – так что давай, вперёд!
      Его визави стискивает зубы и с размаху бьёт в плечо.
      Меч, естественно, отскакивает.
      Глаза юноши становятся круглыми. Зевс разводит руками, пряча в бороду улыбку.
      – Ну вот, видишь? Ты не можешь мне повредить, ведь я – Зевс.
      – Да ну? Настоящий Зевс? – дерзко смеётся парень. Он уже справился с изумлением и, судя по всему, прикидывает, как разделаться с нагло врущим ему колдуном.
      – Я правда Зевс-громовержец, – с расстановкой повторяет Зевс.
      – Ага, конечно. А я тогда Афродита.
      Афроди...?
      О.
      Этот образ внезапно... Гм. Хорошо, что хитон у него широкий.
      – Не веришь, что я Зевс? Ладно, я докажу. Смотри.
      Он небрежно ведёт рукой, и небо медленно и величественно темнеет, поднимается знобкий, пасмурный ветер, он закручивает в вихри песок, колышет редкую траву, треплет волосы парня. Там наверху густеют и наливаются мраком тяжёлые тучи, и слышится далёкий раскат грома. Свинцовый воздух густеет, давит, томит... Зевс поднимает руку, и с пальцев его срывается ослепительная ветвистая молния, вспарывает воздух и теряется в тёмной дали. Пахнет грозой и близким дождём...
      Лицо у мальчишки становится растерянным и удивлённым. Зевс взмахивает рукой, разгоняя тучи, позволяя солнцу рассеять душное марево.
      – Видишь?
      – Вижу, – тихо говорит парень. Его лицо мрачнеет, глаза тускнеют, рот кривится в усмешке...
      А потом он просто разворачивается и идёт прочь.
      Это ещё что за новости?
      Подумав секунду, Зевс догоняет его и пристраивается сбоку.
      – Ну и куда ты направился?
      – Домой. Мне нужен корабль, чтобы вернуться в Трою. Здесь его нет.
      Ничего себе. Это настолько неожиданно, что Зевс теряется. И невпопад спрашивает:
      – Тебя зовут-то как?
      – Сперва уволок, потом имя спрашивает, – цедит парень. – Я Ганимед, сын Троя, сына Эрихтония.
      Принц...
      – Гм. Приветствую тебя... Да стой ты! Тут до ближайшего поселения дня два пути.
      – Раньше отправлюсь, раньше дойду.
      – А меня попросить не хочешь?
      – А ты меня спрашивал? – взрывается парень. – Как же так?! Меня всегда учили, что боги справедливы! А ты просто вор, грязный вор – и всё!
      Зевс мигает.
      Да... Это он его здорово приложил. И не то, чтобы справедливость... Боги к справедливости не имеют никакого отношения, не их это дело, и вообще, если Зевс что и понимает в справедливости, так это то, что у каждого она – своя. Но не объяснять же это мальчику... А с другой стороны тот всё-таки прав.
      – Прости меня, – дикое, непривычное слово. – Понимаешь, я привык за столько веков... Стоит людям узнать, что пред ними бог, они падают на колени готовые выполнить любую мою волю.
      Ну да. А ещё начинают умолять о том, что и сами могли бы сделать, если бы постарались. Или выпрашивают всякие мерзости, которые как раз и называют справедливостью – то того им убей, то этого... Но стоит им получить желаемое, стоит быть обласканными вниманием богов, они мгновенно наглеют и... В памяти всплывает надменное лицо Тантала, и Зевса передёргивает.
      – Я не подумал о твоей гордости, Ганимед, сын Троя. Прости.
      А между прочим этот мальчик не стал валяться в ногах... Интересно.
      Ганимед молчит и думает. А к Зевсу постепенно возвращается хорошее настроение. То, как юный принц ведёт себя, интригует и будоражит. Ну что, громовержец? Привык козырять перед смертными божественной сущностью? А попробуй-ка теперь справиться без неё, – мальчишке-то, похоже, сто раз наплевать, бог ты или не бог...
      – Ладно, – говорит между тем тот, – я тебя прощаю. А что ты от меня хотел?
      – Я хотел...
      Уложить тебя в постель.
      –... пригласить тебя в гости. На Олимп.
      В глазах Ганимеда мелькает изумление. Но потом он вздыхает и качает головой.
      – Спасибо, но я не могу. Ты там устроил такой тарарам, мои ребята, конечно, уже примчались в город и всё рассказали. Отец наверное места себе не находит, прости...
      Что?
      Зевс разглядывает это чудо во все глаза. Отказаться от предложения бога, потому что...
      – Ты – хороший сын, Ганимед. Но твой отец наверняка образованный человек, и он должен знать, КТО является людям в облике орла, как думаешь?
      Парень моргает.
      – Действительно, – растерянно говорит он, – а я вот не сообразил... Просто ты был такой жуткий...
      А вот это уже обидно. И как-то очень по-детски хочется возразить «Да ты что? Я красивый!»
      – Ну вот, – ворчит он. – Жуткий я ему... Ладно, в следующий раз приму облик павлина. Или лебедя. Так будет лучше?
      В глазах мальчишки мелькают смешинки, и Зевс развивает успех:
      – Раз твой отец не волнуется, может, примешь моё приглашение?
      – Хорошо, – мягко улыбается парень. – Приму. А как мы туда доберёмся? Учти, я в когтях у тебя больше не полечу!
      Зевс изумлённо задирает брови.
      – Не полетишь? И как же ты предлагаешь...?
      – Может ээээ... верхом?
      – Я тебе что, лошадь?!
      Секунду они таращатся друг на друга, а потом принимаются хохотать...


      4.
      В конце концов, он делает облако. Вообще-то, Зевс терпеть не может передвигаться таким образом – ногам холодно, снизу дует, сыростью вся одежда пропитывается, просто безобразие! – да и глупо лететь на чём-то, если умеешь сам. Но тут уж куда деваться...
      Впрочем, Ганимед не жалуется. Он с восторгом смотрит вниз на землю, поднимает сияющие глаза на Зевса, снова заглядывает за край, опираясь на его руку, как на поручень колесницы – всё-таки какая-никакая поддержка не повредит. А Зевс тихо млеет и чуть ли не мурлычет – кожа Ганимеда золотая от солнца, его юный аромат кружит голову, а бесхитростное восхищение греет сердце...
      Олимп оказывается рядом совсем неожиданно.
      – Идём, – он тянет парня за собой на изумрудную траву.
      Мальчишка вертит головой во все стороны. И вроде бы ничего удивительного рядом не видно – Олимп похож на ухоженный сад, но... Листва тут гуще, цветы ярче, и солнце греет ласковей. Щебет птиц, далёкий звук перебираемых струн, шорохи... Слышится звонкий смех, и за дальними деревьями мелькает фигура обнажённой – и полупрозрачной! – девушки.
      – Кто это? – выдыхает Ганимед.
      – Дриады играют.
      – А...
      Парень явно жаждет ринуться в кусты, чтобы поближе увидеть дриаду. И хорошо ещё, если он захочет её только рассмотреть... Зевс мрачнеет. Всё-таки до чего проще было с его прежними любовниками и любовницами! «Я – Зевс!» – и пожалуйте на ложе. А тут что прикажете делать? На Олимпе столько красивых и юных богов и богинь, а кровь у парня явно горячая...
      И почтительности никакой!
      А тебе что, почтительность его нужна?
      Вот же приволок проблему на свою голову...
      Зевс вздыхает.
      – Ладно, пойдём, малыш, потом познакомишься.
      – Я не малыш! – ну естественно, опять оскорбился. Как есть жеребёнок...
      Зевс грустно качает головой.
      – По сравнению со мной вы все – младенцы. А я – древний и дряхлый старик.
      Ганимед смотрит на него как-то странно.
      – Ты не старик.
      Зевс треплет его по плечу.
      – Пойдём, ты, должно быть, есть хочешь.
      Лучше уж покончить со всеми неприятностями разом. За столом наверняка полно народа, пусть мальчик посмотрит. Кстати, Гера, возможно, тоже там. Он давит в себе глухое раздражение – вот ведь кто любит изображать из себя владычицу!
      Появление Ганимеда – пощёчина её гордости. Ну и пусть. Считаться с её чувствами у него нет ни желания, ни сил.
      Под величественной маской Гера всегда готова к войне, она любит кровь и смерть, хоть никому и не признается в этом. Между ними постоянно идёт безмолвное сражение, хотя в открытую Зевс сорвался на неё только один раз. Досталось Гере тогда всерьёз, но разве её это хоть чему-нибудь научило? Да её проще убить, чем перевоспитать, но он предпочитает уклоняться от её вызовов, как бы ему ни хотелось избавиться от неё – и она прекрасно об этом знает! – потому что подобные разборки между богами способны уничтожить всё живое там внизу, а Зевс слишком любит землю...
      За накрытым столом и впрямь идёт развесёлый пир. Зевс представляет парня и указывает ему на место рядом с собой. И Гера зло щурит свои продолговатые глаза...
      Всё-таки она поразительно красива. Когда-то юный Зевс, впервые в жизни попавший под огонь женского обаяния, купился на эту необузданную хищную красоту, не понимая, что надо смотреть ещё и на характер.
      А характер тут – врагу не пожелаешь. Ну вот, пожалуйста... Гера стремительно встаёт из-за стола и демонстративно удаляется. Естественно, она же терпит смертных, только если те лобызают следы от её сандалий...
      Остальные боги разглядывают мальчишку доброжелательно, а Афродита – вот бесстыдница! – даже начинает строить ему глазки. Впрочем, Ганимед настолько растерян, что не замечает этого. Он держится со спокойным достоинством, но Зевс каким-то десятым чувством ощущает, насколько парень взволнован и перепуган. Наконец он осторожно присаживается рядом с Зевсом и переключает внимание на еду.
      Впрочем, еда вкусна, и через минуту Ганимед уже уплетает так, что уже не только Афродита, но и остальные боги добродушно пересмеиваются. А Зевс ворчит про себя, что вот, попрыгали бы они с его по песочку, полетали бы, поборолись бы с самим Зевсом-громовержцем...
      К ним, ковыляя, подходит Гефест с амфорой и, не чинясь, хлопает Ганимеда по плечу:
      – Ну-ка, подставляй кубок!
      И в золото льётся пенный нектар.
      – Приятного аппетита, – Гефест наполняет кубок Зевса и, прихрамывая, идёт дальше. А Ганимед задумчиво смотрит ему вслед.
      – Странный какой слуга. В кожаном фартуке, будто мастеровой...
      Зевс прячет улыбку.
      – А это и не слуга. Это мой сын, Гефест.
      Парень давится нектаром.
      – Бог?!
      – Бог. Разливать нектар за столом олимпийцев – это и честь, и развлечение. Гефест любит иногда...
      Ганимед на секунду задумывается, а потом решительно встаёт из-за стола.
      – Позволь мне почтить тебя, великий Зевс.
      Он легко догоняет Гефеста и тянет амфору к себе. Тот улыбается и, отдав свою ношу, неторопливо садится за стол. А парень обходит богов и наполняет их кубки.
      Когда он льёт нектар в кубок Зевса, тот посылает ему медленную улыбку и восхищённый взгляд. И вознаграждается лёгкой дрожью мальчишки – Ганимед опускает ресницы, и напиток чуть не проливается мимо.
      – Ты прекрасный виночерпий.
      Румянец какой... У Зевса даже голова кружится от желания отшвырнуть кубок и испытать поцелуем этот рот, который наверняка слаще любого нектара... Притянуть мальчишку в свои объятья, раздеть...


      ***
      Сдерживаемое желание согревает кровь, будоражит, пьянит. После пира они бредут по мягкой траве, и Зевс показывает здешние достопримечательности. Ганимед – прекрасный слушатель, умный и восприимчивый.
      – Здесь красиво.
      – Да...
      – Но тебе тут скучно.
      Он замирает. Ганимед угадал.
      – Почему...?
      – Если бы ты не скучал, то не сбегал бы чтобы полетать над землёй, – и пока Зевс ищёт ответ, Ганимед придвигается почти вплотную. – Скажи мне, ты любишь людей?
      И неожиданно он старается ответить максимально честно:
      – Я не знаю, как отношусь к людям вообще, – он и в самом деле не знает. Тут такая мешанина эмоций: и надежда, и страх, и раздражение... – А те люди, которых я знал и знаю, вызывают у меня разные чувства, но большинство из них очень далеки от любви.
      – Но я? Меня-то ты зачем...
      – Ты – другое дело. Не проси объяснений, я просто не знаю.
      На его руку ложатся горячие пальцы.
      – Ты не всеведущ, – заключает мальчишка. – Чем я могу помочь тебе, великий Зевс?
      Он предлагает помощь... И Зевс отчётливо понимает, что это – оглушительное начало конца. Где-то далеко сейчас взревели трубы, знаменующие собою гибель богов.
      И пусть. Так слаще. Так шально, безудержно, прекрасно... Он накрывает ладонь Ганимеда своею.
      – Просто будь собой.
      Парень не может отвести он него заворожённого взгляда.
      – Давай поборемся. Как борцы? Только без этих твоих божественных штучек.
      Зевса уже ощутимо потряхивает. Но он ещё находит в себе силы сказать:
      – Мальчик, даже без божественных штучек, я выше и сильнее тебя.
      Но в сияющих глазах плещутся бесшабашность и задор.
      – Плохим бы я был бойцом, если бы умел побеждать только слабейших противников. Давай!


      5.
      Около входа во дворец Зевса, есть удобное место. Они безмолвно расходятся по разным краям площадки и сбрасывают одежду.
      Зевс заставляет себя дышать. Парень совершенен... Его короткая туника и раньше-то не особо много скрывала, но теперь... Этому изгибу бёдер можно слагать оды, а спина... Но у всех этих прелестей есть охранник.
      Которому, кажется, тоже не терпится кое-кого завоевать.
      Сдерживая возбуждение, они стоят друг напротив друга.
      – Масло забыли...
      – Оно там... – Зевс неопределённо машет рукой в сторону дворца.
      Не дойти сейчас ни до какого масла – жажда испытать наконец силу и жар друг друга, почувствовать партнёра всем телом застилает сознание. Борьба – восхитительный, пьянящий танец – уже толкает, ноет, звенит на кончиках пальцев, истомившееся тело требует движения и схватки...
      Кто бы из них ни сделал первый шаг вперёд, они ныряют в этот жар с головой, и сознание гаснет, а тела сплетаются в крепком объятии – сила против силы, ловкость против быстроты. Ганимед прекрасный борец – видимо брал уроки у египтян... Едва Зевс чувствует, как напружиненные мышцы парня сдают под его напором, тот смещается в захвате и ловким ударом подсекает его лодыжку, они валятся на траву и катятся, азартно пытаясь подмять противника под себя. Ах, умный, умный мальчик! Ганимед, оценив, что обычным захватом Зевса не взять, – всё же разница в весе у них внушительная, – ужом ускользает из рук и отскакивает. Он тяжело дышит и улыбается так, что кажется, может затмить солнце. Зевс рывком вскакивает на ноги, – в крови бурлит восторг, – и бросается вперёд, ловя ладони мальчишки... Несколько секунд они пытаются свалить друг друга с ног, кружа и упираясь в землю, словно горные туры... Рывок! – Зевс пытается сбить Ганимеда всей массой своего тела, и парень падает но, гибкий и ловкий как пантера, успевает извернуться в падении, и они валятся на бок. Бросок, перекат, мальчишка пытается ускользнуть, ну нет уж! – Зевс крепко держит его за руку и наваливается сверху – ошибка! Ганимед прижимается к земле вроде бы готовый сдаться, вытягивая в сторону руки – и вдруг с неожиданной силой хватает Зевса за голову. От неожиданности тот падает на бок и... эта схватка тоже могла бы закончиться вничью, но, даже не успев подняться, Зевс снова бросается на противника и прижимает его к земле всем телом, заводит руки за голову – не дёрнешься... Дышит прямо в губы, обжигает взглядом...
      – Я выиграл.
      Парень ещё пытается трепыхаться, но на его губах смех мешается с рваным дыханием...
      – Какой приз ты дашь победителю, принц? – Зевс наваливается сильнее, почти теряя разум...
      Ганимед несдержанно стонет. И тянется за поцелуем.
      Где-то с оглушительным стоном лопается до предела натянутая басовая струна. Зевс пожирает губы мальчишки, буквально насилуя его рот, рычит от восторга и нетерпения, впечатывая его в землю, желая забраться под кожу...
      Его приветствуют встречным огнём. Ганимед нетерпеливо вжимается в него, обхватывает, оплетает собой – он готов, он хочет, трётся бёдрами, глотая глухие стоны, и вдруг замирает...
      И Зевс чувствует влагу. И полустонет-полусмеётся, глядя в ошеломлённое лицо мальчишки. Юность... Конечно, у них всё быстро.
      И хотя желание сухим палом гуляет по всему телу, он поднимается на ноги и тянет смущённого Ганимеда за собой.
      – Пойдём...
      Реальность качается и кренится. Прохладный портик, анфилада комнат проплывают мимо, словно в бреду. Он обрушивается в бассейн и плывёт к противоположному бортику, слышит сзади громкий плеск – Ганимед догоняет, блестит глазами, и в них – все обещания мира... Прохлада камня под ступнями и горячее тело в руках... – мальчишка идёт за ним и барахтается в белоснежной простыне, которой Зевс его вытирает.
      – А говоришь – не Афродита. Вон какой... пеннорождённый...
      – Я же мужчина.
      Великолепный, восхитительный...
      – Тогда Афродит.
      Ганимед смеётся и стонет. Он отдаётся жадным ласкам так безоглядно... Вытягиваясь на ложе, раскрываясь...
      И внезапно – разрывом в горячечном мареве – его пронизывает беспокойная мысль.
      – У тебя раньше был хоть один любовник?
      Потому что если он совсем неопытный...
      Парень шало улыбается:
      – Сейчас будет.
      И тянет его к себе...
      И он сдаётся и падает – притяжение неумолимо, безжалостно, вкус божественен, юное тело – шёлк и соль. И сумасшедшая сладость... Завитки волос, одуряющий аромат... Он погружает в него пальцы, сосёт, рычит и стонет – он хочет его всего! Но нужно осторожней, у Ганимеда впервые, и, спустя несколько вечностей, отдирая себя от распалённого парня, он просит:
      – Встань на колени...
      И нежно помогает опуститься на локти и чуть не задыхается от доверчивости мальчишки – он раскрыт, уязвим, беззащитен, прекрасен. Зевс склоняется, закрывает его собой как щитом...
      – Готов?
      И медленно входит, ощущая всем своим существом напряжение Ганимеда. Тот беспомощно стонет, потерявшись в новых ощущениях, Зевс скользит рукой по нежному животу и сжимает член. Отчаянный крик, и Ганимед кончает снова, сжимаясь вокруг него, всхлипывает и чуть не плачет, уронив голову в покрывало постели.
      Зевс мягко тянет парня на себя, усаживает на колени, – тот дрожит, откидывая голову ему на плечо. Руки легко оглаживают трепещущее тело, Зевс тонет в этой неге, в усладе, которую подарил, тянет в себя аромат, целует в шею... И в терпении есть наслаждение.
      Наконец Ганимед немного приходит в себя. И смотрит – прямо в душу, смотрит так, что жажда обладания снова ревёт в нём диким зверем – и шепчет:
      – Ну же. Давай.
      И его накрывает тёмным беспамятством – он опрокидывает парня на ложе и врывается в него, яростно, безрассудно, подчиняя, неистовствуя... – Ганимед бьётся под ним, выгибается, встречая, приветствуя, превращая пожар в огненный шторм – мир скручивается в тугую спираль и взрывается ослепительным светом. Ему кажется, что он сам превратился в живую молнию, уходя, впитываясь в этого мальчика без остатка, словно в щедрую землю. И замирает – оглушённый, переполненный послегрозовой истомой... Примешь ли ты меня? Буквально вопрос жизни и смерти. А почему, как? Это слом, это новое, он чувствует это – слепой, беспомощный... И ищет ответы в тёплом плывущем взгляде.
      Мальчик смотрит пьяно и ласково, что-то шепчет, чему-то тихо смеётся... а потом протяжно вздыхает, его веки тяжелеют...
      Ганимед спит.
      Его вызов. Его испытание.
      Его личный сфинкс...


      6.
      Высокие своды чертогов Гефеста теряются в темноте. Факелы льют яркий свет, но они не в силах разогнать мрак, притаившийся во всех углах. Впрочем, Зевс готов признать, что здесь по-своему красиво. Наковальни, горны, молоты, клещи, всевозможные детали, какие-то совсем непонятные вещи – во владениях бога-кузнеца царит своеобразный упорядоченный хаос. Дышится здесь легко: по огромному сумрачному помещению гуляет тёплый ветер.
      Сам Гефест склонился над какими-то табличками. Ганимед буквально прилип к нему, тычет в чертежи пальцем:
      – Ну вот здесь же слабая точка!
      – Правильно, – звучит ответный басок, поэтому тут будет выступ.
      – А вес...
      – А мы вот так.
      Они оставляют рисунок и отправляются куда-то в угол. Гефест выволакивает на свет что-то длинное, печь гудит всё сильней, по мастерской идёт волна горячего воздуха, плещет огонь и фонтаны искр – алых, золотых! – раскалённый до белизны металл, и оглушительный звонкий грохот молота...
      – Я помогу!
      – Фартук надень!
      Он что теперь, в кузнецы собрался? Ганимед торопливо облачается в огромный кожаный фартук, а Зевс улыбается...


      ***
      Он не помнит, сколько прошло дней, прежде чем они смогли выбраться из постели. И не то, чтобы Зевс никогда прежде не терял счёт времени – это он делать любил и умел, но никогда раньше он не занимался этим с таким самозабвением. Что может быть лучше, чем просыпаться от жадных и нетерпеливых ласк? И позволять юному нахалу делать с собой всё, что угодно... Купаться в бассейне, устраивая там настоящую бурю, чтобы парень смеялся и боролся с волнами, распластывать горячее тело на прохладных камнях – они не могли насытиться друг другом, от каждой новой ласки голод, казалось, терзал их всё сильнее. Пить нектар и закусывать сладкими поцелуями. Болтать обо всём на свете, делиться мыслями и воспоминаниями. Засыпать, баюкая на груди кудрявую голову...
      А потом однажды Ганимед заявил, что хочет угостить Зевса мясом – не одним же нектаром питаться.
      – Э-э-э...
      – Да я понимаю, что нет. Пошли, добудем?
      Добытчик какой нашёлся... Зевс со смехом повалил парня на землю и принялся щекотать, делая страшные глаза. Закончилось всё закономерно, но мысль об охоте Ганимед из головы не выбросил.
      А раз такое дело – нужно было раздобывать оружие. У Зевса его никогда толком не водилось – он с рождения вооружён так, что лучше не пожелаешь. Конечно, можно было взять у Аполлона лук, а у Афины копьё, но Зевса несказанно веселила мысль, что из лука лучезарного бога будут охотится на оленей. Да и потом Ганимеду, наверное, захочется иметь своё... Так что они отправились в кузню к Гефесту.
      И вот, пожалуйста...


      ***
      Эти двое явно спелись! Но он доволен – Зевс всем сердцем любит Гефеста, этот сын взял от него самое лучшее. Он, возможно, вообще самый лучший из всех них – великий труженик и творец. И, возможно, именно ему следовало бы быть на Олимпе главным. Зевс тихо посмеивается – мысль забавная – бедняга Гефест пришёл бы в ужас от такой перспективы...
      И кто бы мог подумать, что из младенца, которого родная мать вышвырнула с Олимпа, – ну как же... хилый, некрасивый, – младенца о котором он, Зевс, даже не знал, росшего без родительской любви и заботы, вырастет такой талантливый и умный парень. И скромный он, и незлобивый – Гефест если и рассердится, то быстро простит. Он даже мать простил. Поразительно.
      Арес бы её убил. Зевс морщится – ему тяжко порой смотреть на этого своего сына. Арес – воплощение самого худшего, что есть в нём и Гере, он сочетает в себе её жестокость и его безумную слепую ярость, ярость, которую сам Зевс испытывал лишь пару раз в жизни, но от воспоминаний о которой содрогается.
      Дикое шипение, лязг, и он вздрагивает, выныривая из своих мыслей.
      Кажется, ковка закончена. Вокруг как будто становится темней.
      – Отлично! – радуется Ганимед.
      – Видишь?
      – Да. Слушай, а если так?
      – Мугмс... Ну...
      Это надолго... Но Зевс готов ждать сколько угодно – ему хорошо здесь, а перемазанный сажей, раскрасневшийся Ганимед в алых отблесках пламени красив так, что замирает сердце...


      ***
      Гефест наконец подходит к нему, сверкая белозубой улыбкой. Рядом с ним стоит чумазый и довольный Ганимед.
      – Заскучал, отец?
      – Ни в коем случае. Наоборот, жалею, что не приходил сюда раньше. Вот, его надо благодарить, что дошёл, наконец, – он легко взлохмачивает шевелюру краснеющего Ганимеда.
      – Спасибо, – тут же говорит парню Гефест, и тот окончательно смущается. – Иногда хочется разделить это всё с кем-то. Но Олимпийцы сюда не спешат, тут только Гермес побывал, но тот ведь – сам знаешь...
      Гефест вздыхает, а Зевс не выдерживает и смеётся:
      – И что он у тебя украл?
      – Молот. Самый большой, представляешь? И как умудрился только, он же тяжеленный!
      Ганимед, отрыв рот, изумлённо разглядывает их обоих.
      – И что? – нетерпеливо спрашивает он.
      – И ничего, – разводит руками бог-кузнец. – Пришлось делать ему эту штуку... Выкупать, в общем.
      Глаза парня становятся круглыми.
      – Но если он украл... Надо было его наказать!
      – Да я бы с радостью. Но только попробуй его догони...
      И Зевс окончательно сдаётся и хохочет так, что из глаз катятся слёзы. Гефест тоже посмеивается.
      – Но больше он не сунется. Я защиту поставил.
      – Обойдёт, – уверенно предсказывает Зевс.
      – Поглядим.
      Обратно они возвращаются, увешанные ворохом оружия: два лука, копья, кинжалы... Ганимед всё ещё недоумевает:
      – Если этот Гермес такой воришка... – в его глазах вопрос «Почему ты не вмешался?»
      И как ему объяснить?
      – Такова природа Гермеса, он же бог воров и торговцев. Он, конечно, мог бы просто попросить Гефеста, но ему это скучно. А наказывать кого-то за его природу – неправильно, не находишь?
      Эх, малыш, да дело даже не в этом...
      Не знаешь ты, что это такое – коротать вечность. Тут любому развлечению будешь рад, и проделки божка-проныры вызовут разве что смешки да переглядки...
      Да и как мне судить Гермеса, когда я и сам не лучше – тоже украл себе своё сокровище...
      Ганимед думает, и Зевс спешит его отвлечь.
      – А тебе, кажется, понравилось быть мастеровым. Не ожидал, я-то думал, что принцы считают ремесло зазорным.
      – Ну что ты... Оружие, и всё, что с ним связано – благородно. И оно часть МОЕГО ремесла.
      – Это что же за ремесло такое у принцев? Убивать?
      – Почему убивать? Защищать.
      – Защищать?
      – Ну да... А зачем ещё нужны цари, как не стоять за свой народ перед всем миром? И перед богами, – смущённо улыбается Ганимед. – Защищать границы, защищать законы – это и есть наша работа. А для неё нужно оружие. Ну, не только оружие, конечно...
      Он не может. Немыслимо удержаться! Зевс выпускает из рук что он там несёт и притягивает Ганимеда к себе.
      – Защити, меня, принц.
      Ганимед улыбается и льнёт к нему, он жаркий, живой, желанный...
      Оружие сыплется в траву – никому не нужны сейчас эти куски бронзы... – и следом за ними летит одежда. Любить его вот так, прямо на зелёной траве – это высшее блаженство, квинтэссенция самой жизни... Мальчик выгибается в его руках подобно лепестку пламени – удивительный, яркий, прекрасный... «Этого просто не может быть!» Но оно есть... «Не бывает таких людей!» Бывают. Он пьёт с его губ дыхание, тонет в запахе его кожи, смешивает его со своим – это самый лучший, самый благородный букет...
      Ликующий крик заглушается поцелуем, а дальше – только перестукиваются сердца, остывает горячий пот, да блуждают по разнеженным телам руки...


      7.
      В его мальчике так много света...
      У Зевса это просто не укладывается в голове. Люди обычно сочетают в себе и свет, и тьму, но чаше всего они просто серые, никакие. Но только не его Ганимед, он благороден и чист так, что впору богу позавидовать.
      И Зевс думает, что Ганимеду непременно должен понравиться Аполлон – златокудрый сын Латоны.
      Но он жестоко ошибается.
      Они как раз отправляются на охоту, когда встречают лучезарного в окружении стайки муз. Сверкает солнце, трепещет листва, лёгкий ветер треплет белоснежные хитоны, льётся прекрасная музыка – тут впору застыть в восхищении... Но Ганимед замирает, будто почуяв угрозу. Он изо всех сил вцепляется в руку Зевса и подаётся вперёд, будто хочет закрыть его собой...
      – Приветствую тебя, тучегонитель, – голос бога света мелодичен и звонок, и весь он – золотое сияние.
      – Привет и тебе, Аполлон.
      Ганимед сдержанно кланяется, но его тело напряжено, натянуто, как струна. Аполлон скользит по мальчику взглядом, улыбается, и, поприветствовав его лёгким кивком, идёт дальше, догоняя ушедших вперёд муз. А Зевс оборачивается к Ганимеду.
      – Ты что, малыш?
      Но тот молчит.
      – Тебе не понравится Убийца Тьмы?
      Ганимед вскидывает на него глаза.
      – Убийца?.. Да, это точно, он убийца и есть...
      Зевс ничего не может понять и молча обнимает парня, пытаясь успокоить. Ганимед вздыхает и бодает его головой в плечо.
      – Пойдём отсюда...


      ***
      Поразительно, что Зевс не видит.
      Ганимеда до сих пор пробирает дрожь от абсолютной безжалостности света этого ужасного бога. Аполлон совсем не таков, каким его описывают люди. У него невозможно вымолить прощения, он не знает пощады, он только разит. И под его пронзительным взглядом страшно – будто тебя выворачивают наизнанку, выставляют напоказ, не остаётся ни одной тайны, ничего сокровенного, ничего личного...
      А Ганимеду есть, что скрывать.
      Никому и никогда он не смог бы рассказать про это. Про бесконечную нежность и счастье. Про захлёбывающийся стук сердца, когда он смотрит на Зевса. Про неукротимое желание заботиться и оберегать – да ведь смешно же! Зевс – величайший из богов, кто может обидеть его? – Но в его глазах целая вселенная, память тысячелетий и грусть. Что видел он, что пережил? И Ганимеду хочется заслонить собой всю эту печаль, уберечь от прошлого и будущего, заставить радоваться жизни, смешить – да он бы на голове прошёлся, если бы Зевса это сделало счастливым!
      Он до сих пор не может поверить тому, что видит. Зевсу впору величественно восседать на троне – всё-таки он главный среди богов! – а он смеётся как мальчишка и дурачится. Да и эта его эскапада с похищением – ведь хулиганство же чистой воды! Он тратит на него своё время и ведёт себя не как владыка мира – тянется к нему, обычному парню, и в нём столько доброты и любви, что Ганимед порой потихоньку щиплет себя – уж не снится ли ему это...
      Таких чудес просто не бывает!
      Каждую ночь, лежа без сна, он любуется Зевсом – строгими чертами, высоким лбом, упрямой складкой губ, невозможно длинными ресницами... И тратит все силы, чтобы держать при себе руки – надо же дать ему отдохнуть, – но порой не удерживается...
      И каждый раз убеждается, что невозможное всё же случается...


      8.
      Чтобы поохотиться они спускаются вниз с Олимпа. Склоны горы заросли густым лесом, и Ганимед легко находит тут следы оленей и кабанов. Зевс ничего такого не видит, но верит ему на слово. Так и идут – парень высматривает что-то в траве, а Зевс просто бредёт за ним следом, дышит зелёным воздухом, жмурится на лучи солнца, скользящие по лицу...
      Внезапно Ганимед замирает – в густых кустах слышатся потрескивание и шорохи, там ворочается кто-то массивный.
      – Кабан... – парень тянет руку к копью.
      И точно – среди веток раздаётся тихое похрюкивание, Ганимед идёт вперёд, двигаясь мягко, как кошка, его копьё чутко ловит малейшее движение. А Зевс замирает с внезапным испугом: кабан – зверь серьёзный, что, если он поранит мальчика? И огромных усилий ему стоит просто оставаться на месте – не схватить, не оттащить, не шарахнуть по зловещим кустам сметающим всё огнём. Он бы сделал это с радостью, но боится зацепить Ганимеда. И он стоит – испуганный, напряжённый, – и прикидывает: если что, зажать рану и – орла к Асклепию. Вот глупец, зачем он согласился на эту дурацкую охоту?
      А Ганимед уже отвел руку, высматривает, целит. И тут в кустах раздаётся пронзительный визг похожий на боевой клич, и навстречу ему вылетает огромный косматый шар – воплощённая свирепость и мощь. Стремительный бросок, и копьё вонзается зверю под ключицу, кабан рвётся в стороны, древко выгибается, трещит, но держит – Гефест знает своё дело. Связанные тонким отполированным стволом человек и зверь отчаянно сражаются за победу.
      Кабан невероятно живуч – он подаётся назад, силится вырвать из своего тела острую бронзу, и тогда Ганимед делает немыслимое: выпустив копьё из рук, он бросается вперёд, уклоняется от удара клыков и вонзает в горло кабана кинжал. Яростный визг, но алая кровь уже хлещет на траву, и кабан затихает, ложась к ногам охотника покорной тушей.
      Зевс выдыхает и удивлённо смотрит на переломанные сучья в своих руках. Это пока он смотрел...? На секунду он позволяет облегчению затопить его, а потом отбрасывает древесное крошево, делает невозмутимое лицо и подходит к мальчику.
      – Прекрасный бой.
      Ганимед между тем задумчиво разглядывает морду кабана.
      – Посмотри-ка на его клыки. Вот эти пятна на них – знаешь, что это такое? Засохшая кровь. Кабаны обычно едят жёлуди, корешки, ветки, на их клыках не должно быть крови. Но только не у этого...
      – То есть он нападал на кого-то? – хмурится Зевс.
      – Похоже на то. Здесь живут какие-нибудь люди?
      – Нет.
      – Значит, он убивал других животных. А теперь и человеческой крови захотел попробовать.
      – Вот это да... – Зевс вдруг улыбается: – Что ж, прекрасно, мой принц, ты защитил от коварного негодяя невинных зайцев и оленят.
      – Издеваешься? – смеётся Ганимед. – Ладно, иди найди место для костра, а я его пока освежую...


      ***
      Место он находит быстро – маленькая полянка, поросшая пушистой травой и цветами. Невдалеке слышится журчание воды, и тянет лёгкой прохладой – там резвится ручей.
      Потом на полянку приходит Ганимед, и Зевсу остаётся только сидеть в сторонке и любоваться ловкими действиями парня. Тот работает быстро и точно – ни одного лишнего движения! – а костёр уже разожжён, кабан насажен на вертел.
      – Сейчас я руки помою.
      Ганимед возвращается через несколько минут – посвежевший, умытый, и ставит рядом с Зевсом небольшой кувшин.
      – Вкусная! Попей...
      Трещит огонь, на полянке пахнет жареным мясом, Ганимед неторопливо поворачивает над костром кабанью тушу, Зевс, благостный и довольный, вытянулся поодаль, наслаждаясь прелестью момента.
      А потом они уплетают сочные куски, запивая чистейшей водой и – честное слово! – это ничуть не хуже любого пира богов. Вокруг тихо, уютно, небо синеет, и в нём зажигаются первые звёзды... И даже не хочется говорить, они крепко обнимаются и молчат.
      – Никакой вечности за это не надо, – бормочет Зевс, утыкаясь в шею Ганимеда.
      – А каково это, быть вечным? – тёплые пальцы неторопливо перебирают его волосы.
      – Не очень... – он вдруг усмехается: – Но открою тебе страшную тайну. Строго говоря, я не вечный.
      – Правда?
      – Правда, – он отстраняется и заглядывает в удивлённые глаза. – Вечный – это что значит? Это и сегодня есть, и вчера был, и завтра будет, и всегда. Это тот, у кого нет ни начала, ни конца.
      – Ну?
      – Вот тебе и «ну». Я помню своё начало. И знаю, что однажды придёт и конец.
      – То есть как? – Ганимед беспокойно хмурится.
      – Настанет время, малыш, и в мире не будет богов. Мы уйдём, исчезнем.
      Ганимед судорожно вздыхает и крепко обнимает его.
      – А отсрочить это? Отменить?
      Зевс тихо улыбается. Ах ты, гибель моя... Вот как тебе сказать, что ты и есть наш приговор?
      – Всё должно идти своим чередом, малыш. Умирают люди, однажды умрут и боги. А мир останется.
      – Не хотел бы я... – Ганимед затихает, не договорив, но Зевс прекрасно слышит его мысли «...жить в мире, где нет тебя...», и сердце его переполняется нежностью и теплом. Он мягко ласкает прижавшегося к нему парня и бормочет:
      – Ничего, это же ещё не скоро.
      – Тебе страшно?
      – Ты рядом. У меня не получается бояться.
      Брови мальчишки изламываются, и он запечатлевает на губах Зевса дрожащий поцелуй. А потом принимается целовать его лицо, горло, плечи... Он скользит вниз, его руки утешают и нежат, и Зевс вздыхает, расслабляясь, открываясь. Мальчик ласкает и целует его восставшую плоть, скользит пальцами между ягодиц...
      Никому ещё Зевс не позволял овладеть собой, но Ганимеду сдался мгновенно и бесповоротно. Мальчик нечасто хочет быть сверху, но он – заботливый и нежный любовник, и Зевсу нравится отдавать бразды правления, просто принимая его ласки и любовь.
      Но только не сегодня! Он властно обхватывает талию Ганимеда ногами, тянет его к себе, сверкает глазами, от нежности не остаётся и следа, парень хрипло стонет, подхватывая ритм... Яростные поцелуи, укусы, биение тел, он рычит, насаживаясь, забирая себе, подгоняя собственный оргазм...

      ...Ганимед лежит на его груди, вцепившись так, что будь он человеком, остались бы синяки.
      – Я с тобой, – шепчет он, – я всегда с тобой...

      ***
      Следующий день радостен и светел. Они гуляют по лесу, смеются, валяют дурака, а Ганимед даже забирается на дерево, но быстро слезает оттуда улыбающийся и смущённый.
      – Там птенцы...
      Кажется, он хотел набрать яиц, да вот, не случилось. Зевсу смешно: мальчик так серьёзно подходит к роли кормильца, что невозможно не умиляться.
      Ганимед возмещает свою потерю рыбалкой. Он бродит по ручью, вооружившись копьём, надолго замирает, а Зевс любуется точёной фигурой и каплями воды на загорелой коже... Даже если эта охота не будет удачной, он не в проигрыше. Однако спустя какое-то время на берегу уже валяются две рыбины.
      – На обед хватит!
      Они пекут рыбу в золе и после трапезы снова лезут в ручей, на сей раз купаться. Зевс тоже проявляет себя – в охоте он не мастер, зато пройдя выше по течению, обнаруживает водопад. Зрелище поразительно красиво: хрустальные струи воды дробятся о разноцветные камни, в солнечном воздухе висит водяная пыль, и вокруг то и дело вспыхивают радуги. Зелёные ветви качаются у самой воды, а белый песок на берегу манит своей мягкостью. Ганимед замирает, распахнув глаза, любуясь... И Зевс любуется тоже – парень так хорошо вписывается в пейзаж, будто был рождён для него.
      Они смеются и плещутся, и ловят руками падающие струи. Прохладная вода бьёт по плечам, звенит, поёт... Зевс тянет Ганимеда с собой под водяную завесу.
      – Слушай! Красиво, да? – он восторженно ведёт ладонью по стене воды, словно по струнам кифары: – Звучит будто голос Эгины.
      – Кого?
      – Эгины. Она нимфой была, сына мне родила, Эака. Мирмидоняне, слышал? Голос у неё был... Вот такой.
      – Понятно...
      Ганимед тоже проводит рукой по воде и небрежно уточняет:
      – У тебя ведь было много любовниц.
      – Конечно, – усмехается Зевс. – И было. И будет. Лови! – и он швыряет в Ганимеда пригоршню воды.
      Тот неловко отбивается и спрашивает:
      – Будет?
      – Малыш, женщины помимо ласки дарят своим возлюбленным детей. Слышал о таком? – Зевс смеётся. – А дети богов становятся героями и царями. Они нужны людям! И кроме того через них в человечество вливается наша кровь. Неплохо, правда?
      – Действительно, – бормочет Ганимед.
      Зевс жмурится от удовольствия, подставляя под струи воды лицо. Хорошо... Надо будет отвести мальчика к Посейдону – в его царстве очень красиво и необычно, ему понравится.
      – Полно любовниц не только у меня. Вон, братьев моих порасспрашивай... Ну-ка, иди сюда, – и он тянет парня к себе, в сверкающий поток.
      Вода лупит по лицу и плечам Ганимеда, но он упрямо поднимает голову.
      – А я ведь не могу родить тебе ребёнка.
      Зевс покатывается со смеху, пытаясь представить себе процесс.
      – И не надо, мне и так хорошо. И я ХОЧУ тебя.
      Он накрывает губы Ганимеда горячим поцелуем, ласкает, вылизывает его рот, наслаждаясь влажностью и гладкостью зубов. Но мальчишка едва отвечает, он словно оцепенел.
      – Э, да ты замёрз что ли?
      Ганимед молчит.
      Зевс немедленно тянет его из воды на берег. Только простуды им не хватало! Ну-ка...
      Наломать веток и пустить с пальцев маленькую молнию – дело минуты. И пусть его костёр не так красив, как у Ганимеда, греет он ничуть не хуже. А будет мало огня – пустим в ход тепло тела!
      И Зевс принимается жадно ласкать своё сокровище, не обращая внимания на то, что парень почти не двигается, согревает жарким дыханием, касается поцелуями дрожащих ресниц. Мальчик смотрит на него серьёзно и пытливо, и Зевс совершенно не может понять, что у него на уме.

      Продолжение в комментариях.