И до чего только фандом не доведёт...
      Конкретно я докатилась до порнухи. Очаровательно.
      Мне, понимаете, поцелуйчиков между Шатнером и Нимоем оказалось мало, а на РПС-фесте заявок ещё мно-о-о-о-ого. Да и искушению легче уступить, раз уж в голове всё равно крутится кино формата ХХХ... А ещё хотелось понять, получится ли (всё мне, маленькой, интересно... ).
      Но это всё равно поразительно... Сроду такого не писала. Так, фантазировала себе втихомолку...
      Правда, оказалось, что этот самый РПС-фест то ли умер, то ли впал в кому – анонимные профили не работают, админы не отзываются (в подполье, видимо, ушли), тему с содержанием не обновляют...
      Так что я подумала-подумала... А! Была – не была, притащу исполнение к себе, а то чего оно там валяется, покинутое-позаброшенное... Авось, не прибьют меня за нарушение анонимности (прибивать-то, похоже, некому...)
      Так что, гм... Ну, в общем, вот.

      Ребята, учтите, это полновесное NC-17. Вам точно столько лет, сколько положено для чтения подобных опусов? Вы абсолютно уверены? У паспорта уточнили? Ну, тогда ладно... Но если кто не спрятался, я не виновата!       Заявка: 02-22. ШатНим. Нимой бреет грудь Шатнера опасной бритвой. Это заводит обоих. Рейтинг повыше, пожалуйста

      – Билл, слушай, насчёт сегодняшней сцены... Билл?
      Леонард замер, вглядываясь в фигуру друга. Тот сидел у гримировочного столика – ссутулившийся, напряжённый, будто выключенный из реальности.
      Впрочем, Леонарда он явно услышал. Повернулся и сухо спросил:
      – Да?
      Последнее время он всё чаще бывал таким. Ну, не то, чтобы бывал, но мелькало в глазах что-то... И какое бы вроде Леонарду дело – молчит, значит...
      Ни черта это не значит. Ему уже давным-давно было не всё равно, Леонард, словно оголённый провод, улавливал всё, что было хоть как-то связано с Биллом... И уже давным-давно перестал с этим бороться.
      Он подвинул соседний стул и уселся на него верхом.
      – Что у тебя стряслось?
      – Неважно. Так что там со сценой?
      Плевать на сцену.
      И тут он заметил на столике пену для бритья и бритву.
      Понятно...
     
      ...Однажды, во время очередных перешучиваний, Билл упомянул, что бреет себе грудь не сам, что это Глория старается... И вид у него был при этом как у кота, налопавшегося сметаны. Лена тогда сильно задел этот намёк на интимную жизнь – ведь понятно было, о чём шла речь...
     
      А теперь вот она – чашка, помазок...
      Леонард вздохнул.
      – Опять поссорились.
      Билл вскинул голову, и его глаза зло блеснули.
      – Это тебя не касается.
      – Как хочешь.
      Конечно не касается. Но он был зол. Зол на Глорию. Не ценить такого человека...
      – Не надо, – поморщился Шатнер, прочитав всё по его лицу, – Это я виноват.
      – Ну-ну...
      – Что «ну-ну»? Мне вечно всего мало, – Билл криво усмехнулся, – и какого бы... Ведь всё есть: дом, работа, гарем мой... Что ещё надо? Живи и радуйся! А я не могу... Мне чего-то ещё подавай! Урод и есть.
      Урод?
      Да это же жена его так назвала.
      Боже, какая дрянь!
      – Не смей так себя называть.
      Ты не урод, ты просто мужчина... Настоящий, лучший из мужчин. И тебя нельзя запирать в клетку.
      Билл взглянул на него изумлённо... И тогда до Леонарда дошло, что эти слова он произнёс вслух.
      О, чёрт...
      Он вскочил.
      – Ладно, брейся давай, а я пойду.
      – А... Ну, ладно.
      Билл тихонько вздохнул и взялся за бритву. Неловко принялся намыливать грудь.
      Б... На это невозможно было смотреть. Секундное колебание и...
      – Дай сюда.
      Он вынул бритву из ослабевших пальцев. Попытался пошутить:
      – Поцарапаешься ещё, и будешь выглядеть, будто вианы тебя домогались.
      Но так вышло ещё хуже. Билл молчал и продолжал смотреть всё тем же взглядом.
      Провалиться бы со стыда сквозь землю...
      И тут Билл чуть откинул голову, открываясь.
      – Ну же, Лен, давай...
      Пальцы дрогнули. И сердце ухнуло вниз. Его звали. Его ПРИГЛАШАЛИ...
      И он сдался. Мгновенно.
      Забыв дышать, Леонард нежно коснулся груди Билла стальным лезвием. Оно легко заскользило среди белой пены, оставляя за собой чистую кожу. Тёплую, гладкую... Одуряюще прекрасную...
      Ещё взмах, ещё... Обогнуть сосок... Осторожно убрать с него пену пальцами...
      Он чуть не порезал Билла: тот вздохнул так глубоко, что грудная клетка резко подалась – едва успел отдёрнуть руку...
      – Лен...
      Это не человек – магнит... И новое касание. Опасная острая ласка холодной стали, а теперь обязательно нужно сжать пальцами плечо, чтобы сдержать вздохи Билла, поразиться теплу и... спокойно!.. Точность движений смертельно пьяного человека – всё внимание уходит на них, ведь остальное – туман: горячий, влажный, дышащий. Голова кружится так... Падение, падение...
      Живот. Заметно напрягшиеся мышцы пресса, трогательный пупок... Он вынужден был зажмуриться – так неистово захотелось двинуться ниже, ведь там... – он чуть не заржал как безумный – там ведь тоже есть что побрить!
      Горячие пальцы на плече – и когда он успел встать на колени? – Билл смотрит в глаза, тянет вверх...
      Сломать все запреты, все законы, боже, Билл делает это так легко.
      А чему тут удивляться?
      Он рождён для того, чтобы нарушать правила, ему всегда будет тесно в границах...
      Губы – горячие, твёрдые. Такие жадные, ненасытные. Грохот на краю сознания, в задницу врезается край стола – неважно, ничто не имеет значения кроме аромата кожи и табака – опять курил, чтобы успокоиться... – и его рук на теле...
      Леонард очнулся, будто вынырнул из дурмана, чтобы глотнуть воздуха – Билл... Обнажённый, возбуждённый, взлохмаченный.
      Такой красивый.
      Он рыкнул и толкнул его в противоположный угол гримёрки, к кушетке – боже, благослови Джина за заботу об актёрах – распластать, накрыть собой, скорее, скорее! Нетерпеливо целовать, затягиваясь запахом до самого дна лёгких, ласкать, сходя с ума, слушать, впитывать стоны, прилагать все усилия, чтобы он ещё, ещё... да!
      Уткнуться носом в жёсткую поросль – какой божественный вкус – да, кричи ещё! ну! – он не знал ничего, всё было впервые, но мудрый инстинкт вёл, и он доверял ему – вылизывать шёлковую тонкую кожу, рельефные вены, нежную головку... делать то, о чём мог бы мечтать сам, дрожа от нетерпения и возбуждения, страстно отсасывать, лаская всё, до чего можно дотянуться, принимая как награду вскрики и сильные движения бёдер навстречу.
      Неостановимо. Он превратился в ненасытное животное, и когда Билл забился, выплёскиваясь, сжимая в жестокой судороге его волосы, он пил до капли, жалея лишь о том, что всё закончилось так быстро.
      Ему было мало.
      Он уткнулся во влажную кожу, почти забыв о терзающем его возбуждении. Не отпускать. Никогда.
      Но Билл – это же Билл! Не вмешиваться – не для него. Сильное тело под ним изогнулось, и через секунду Леонард оказался на спине, прижатый к кушетке, а Билл склонялся над ним, хрипло дыша, сверкая глазами – хищник, воин, захватчик... Он жадно поцеловал его, проникая внутрь, вылизывая остатки вкуса, и Лену оставалось только беспомощно стонать, сдаваясь на милость наглому языку и ласке сильных и нетерпеливых пальцев, которые касались его бесстыдно и уверенно...
      Он обнял Билла, притягивая к себе, тот недовольно рыкнул, – Лен мешал ему, – и шумно выдохнув, с силой сжал его член. У Леонарда закатились глаза, он вскрикнул, оргазм накатил раскалённой волной, выкручивая тело в горячем спазме, оставляя его обессиленным, опустошённым...
     
      ...Спустя какое-то время он пришёл в себя – голова ещё слегка кружилась – и встретился глазами с Биллом. Тот смотрел на него и улыбался.
      – Ты великий утешитель.
      И поцеловал – на этот раз мягко и нежно.
      Они целовались и чувствовали, как утихают последние отголоски бури, оставляя после себя радостное и чистое небо. Наконец они оторвались друг от друга, встали и, посмеиваясь, принялись разыскивать одежду.
      Когда они привели себя в порядок, Леонард чуть откашлялся, спрятав улыбку.
      – Ну так что, Билл? Хочешь теперь послушать про ту сцену?